Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

Боже, ужаснулась Таппенс, сколько еще возни с этим домом! А ведь каким простым и легким все казалось вначале! Теперь еще эти книги… Родилась бы я сейчас, думала она, я бы, конечно, не научилась читать так рано. Современные дети не читают ни в четыре года, ни в шесть, а некоторые — так и до одиннадцати не могут научиться. Почему у нас в детстве все так легко получалось, не знаю. Все ведь умели читать: и я, и соседский Мартин, и Дженнифер с параллельной улицы, и Сирил, и даже Уинифред. С правописанием, правда, у нас было не лучше, чем сейчас, но читали мы все, что попадалось под руку. И никто ведь особенно не учил. Кое-что, конечно, спрашивали у старших, но больше «учились» на рекламных щитах. «Пилюли для печени Картера», например. Помнится, всякий раз, когда поезд подходил к Лондону и мы видели этот щит, тут же начинали спорить, кто такой этот Картер и почему для его печени нужны особенные пилюли? Таппенс мечтательно улыбнулась и снова начала листать находящуюся у нее в руках книгу…

— О Господи, опять я отвлекаюсь!

Она переставила еще несколько книг. «Алиса в Зазеркалье»[8] и «Неизвестные истории» Шарлотты Янг[9] отняли у нее ее «Неизвестными историями» и «Рассказами» не больше трех четвертей часа, после чего ее пальцы задержались на потрепанном и засаленном переплете «Венка из маргариток».

— О, вот это точно надо перечитать, — сказала себе Таппенс. — Потрясающая книга! Только представить, как давно это было! Помню, я все переживала, допустят ли Нормана и Этель к конфирмации. Как же то местечко называлось? Коксуэлл? Что-то в таком духе. А еще там была Флора, ужасно приземленная особа. Кстати, я так до сих пор и не поняла, хорошо это или плохо? Интересно, а мы с Томми — тоже приземленные?

— Прошу прощения, мэм?

— Нет-нет, ничего, — сказала Таппенс, оборачиваясь к возникшему в дверях Альберту — своему верному слуге, пажу и оруженосцу в одном лице.

— Вы меня звали, мэм? Я слышал звонок.

— Не совсем, — смутилась Таппенс. — Просто нажала локтем на кнопку, когда доставала книгу.

— Может быть, вам помочь?

— Неплохо бы, — сказала Таппенс. — А то ужас какие скользкие сиденья у этих стульев. Да и ножки шатаются.

— Вам какую-то определенную книгу?

— Я еще не смотрела вторую полку сверху. Даже не представляю, что там.

Альберт взобрался на стул и принялся, предварительно стряхивая пыль, передавать книги Таппенс. Появление каждой новой сопровождалось бурным восторгом.

— Ой! Надо же! Ничего себе! «Амулет»! «Самаяд»! «Новые искатели сокровищ»! Как же я их любила! Нет, нет, Альберт, оставь. Я их пожалуй, почитаю. И начну с… Ой, а это что? Дай-ка взглянуть. «Алая кокарда»! Это же мой любимый роман… исторический! А там что? «Под красной мантией»? Обожаю Стэнли Уэймена! Читала его лет в десять-одиннадцать. Не удивлюсь, если здесь окажется и «Узник Зенды»[10]. — Она блаженно вздохнула. — «Узник Зенды»! Мой первый настоящий любовный роман! Принцесса Флавия… король Руритании… И, конечно, Рудольф Рэссендилл!

Альберт передал ей следующую стопку.

— Ага, — оживилась Таппенс, — все лучше и лучше. Эти уже для совсем раннего возраста. Надо будет их поставить отдельно. Ну-ка, ну-ка… что у нас тут? «Остров сокровищ»… Вот здорово! Жаль только, я ее недавно перечитывала. Все-таки, что ни говори, с книгой никакая экранизация не сравнится. Ага! «Похищенный»[11]! Тоже Стивенсон!

В этот момент очередная стопка рассыпалась у Альберта в руках, и одна из книг шлепнулась Таппенс на голову.

— О, мэм! — смутился тот. — Ради бога, простите!

— Ничего-ничего, — успокоила его Таппенс. — Пустяки. Это же «Катриона»! Так. Есть еще Стивенсон?

Альберт с бесконечными предосторожностями подал ей следующую стопку.

— «Черная стрела»! — завопила Таппенс. — Ну надо же! «Черная стрела»… Кажется, это был первый роман, который я прочла от корки до корки. Нет, Альберт, едва ли ты читал. В твоем детстве уже были другие книги. Дай вспомню… Ну точно, там на стене в замке висел гобелен с охотником, а через отверстия на месте его глаз все время кто-то смотрел. Аж жуть брала! Да, «Черная стрела»… Как же это там? «Кошка и пес»? Нет. А, вот: «Кошка и крыса и Ловелл-собака всей Англией правят от имени хряка»[12]. Точно. А «хряк» — это, чтобы ты знал, Ричард Третий. Это сейчас все говорят, что зря его называли негодяем, на самом-то деле он хороший. Хотя я что-то сильно в этом сомневаюсь. Да и Шекспир[13], кстати сказать, тоже. Не зря же в самом начале пьесы его Ричард говорит: «Намерен я негодяем показать себя»[14]. Да…

— Еще, мэм?

— Нет, Альберт, спасибо. Пожалуй, пока хватит. Что-то я подустала.

— Как вам угодно, мэм. Кстати, звонил хозяин, сказал, что опоздает на полчаса.

— Вот и ладненько, — пробормотала Таппенс, рассеянно усаживаясь в кресло и открывая «Черную стрелу». — Вот это да! — воскликнула она через пятнадцать минут. Оказывается, я все забыла. Такое чувство, будто читаешь в первый раз. Удивительно.