Врата в бессознательное: Набоков плюс

Провести ритуал бракосочетания или погребения. Последний ритуал нужен был для того, чтобы не терять с умершими контакта после смерти, «чтобы душа не уходила в заклад — в воду или камень, а двигалась бы на небо к Роду (ранее) или Сварогу (позднее) для дальнейшей жизни «на небесах» [87;56]. Поэтому, танцуя у постели умирающего или умершего человека, жрец-шаман вступал в контакт со смертью, задабривал и отгонял ее [87;58].

После христианизации Руси скоморохи продолжали оставаться бродячими жрецами культа плодородия [87;75]. Неразлучными со смехом. Ведь он имел религиозное значение — «как жизнедатель, которому подвластны и люди, и земля» [87;90]: смех есть форма контакта с потусторонним [87;118]. И хотя скоморохи при необходимости лечили людей и проводили обряды [87;91], в глазах общества они были прежде всего чародеи: «чародейное дело» было присуще и древним скоморохам по некоторым сторонам их многосторонне профессии [130;339]. Даже игра на гуслях «была связана с архаическими дохристианскими ритуалами, считалась священной, сопровождала „волшбу“, сама была в глазах народа чародейством» [130;458].

Почему же к скоморохам стали плохо относиться? Ведь вначале скоморохи в общественном мнении представлялись обладателями сверхъестественных качеств, направленных на благо [147;464]? Лишь с XVI–XVII вв. в результате гонений на скоморошество официальной церкви и государства в обществе начинает появляться противоположный образ скомороха — служителя дьявола. Это новое отношение постепенно переходит в фольклор [147;464].

Собственно, отцы церкви начали осуждать скоморохов еще с XI века [147;464], ибо скоморошество во многом было связано с сакрализованным антиповедением, традиции которого долго сохранялись при утрате культовых функций. Этим частично объясняется ассоциативная связь скоморохов со сферой колдовства в фольклоре [147;477]. Последовало осуждение народной игровой культуры первыми христианскими соборами в связи с ее явной близостью к языческим культам [147;467].

Христианское священство отчасти взяло на себя древние жреческие функции, но «не смогло дать народу радость и веселье, столь необходимые в жизни, полной невзгод, опасностей и тяжелого труда. Эту функцию продолжали выполнять скоморохи, которые когда-то выполняли культовую роль помощников волхвов в исполнении ритуалов, уравновешивая последующим весельем серьезные обряды, зачастую связанные с жертвоприношениями» [87;4].

Скоморохов, однако, опасались — и не случайно: «Многие посвящения — вступление в брак, воинские посвящения и смерть — сопровождались особым ритуалом „прощания“ с особыми похоронными причитаниями, т. е. человек „умирал“ для старого мира и возрождался в новом обличье. Причем ритуалы, связанные со смертью и рождением, прежде всего, отделяют мертвых от мира живых. Тот, кто стоит на грани миров, опасен, если даже он не желает нанести вреда живым, отсюда и особые защитные действия» [87;47].

Да еще и в ритуале посвящения как участник «ролевой игры» мог принимать участие черт, персона нон грата для церковников: «инициируемый уходит временно за черту, к черту» [87;49].

Наконец, скоморохи не только помогали волхвам, но и, может быть, пародировали действия жреца, нежелательного в данной местности. После принятия христианства подобные привычные действия над священниками стали восприниматься как глумление и преследоваться [87;94].

Всё это «вызывающее антиповедение ‹…› роднило шутов с нечистой силой. Так вели себя колдуны, ведьмы, еретики и сам сатана» [33].

Изыдите, окаянные глумотворцы!

Хотя знак поменялся, социальная функция (миссия) профессии осталась прежней: установление и использование связи с иномирьем ради помощи этому миру.

Это не просто профессия — образ жизни. Особый социальный статус. Шуты и дураки, по М. М. Бахтину, «являются носителями особой жизненной формы, реальной и идеальной одновременно. Они находятся на границах жизни и искусства (как бы в особой промежуточной сфере): это не просто чудаки или глупые люди (в бытовом смысле), но это и не комические актеры» [14].

Скомороха было видно за версту: «Шутить легче тому человеку, от которого ожидают шутки, чем тому, к шуткам которого не привыкли. Знаком шутки могут служить условная одежда, условный грим (ср. одежду и грим клоуна, особые одеяния скоморохов)» [81;50–51].

Но костюм скомороха нес не только опознавательную (сигнальную) функцию, но и сакральную: как и рубахе юродивого, для него была характерна лоскутность, «многошвейность», напоминающая костюм древних мимов — «пестрое платье, сшитое из разноцветных лохмотьев», удержавшееся в традиционной одежде итальянского арлекина [105;94–95] (Напомним, что в середине XVII века заплаты на костюме арлекина приняли форму правильных треугольников красного, желтого и зеленого цвета, тесно прилегающих друг к другу [68], т. е. составляющих фигуру ромба.)

Ромб выражал суть профессии скомороха-чародея — а так же, как будет показано дальше, скомороха-актера.