Отправляясь в этот полёт, Володька был непривычно серьёзен и обошёлся без обычных своих язвительных шуточек и подколок. Оно и понятно: во время учебной практики ему ни разу пришлось оказаться даже на Луне, так что предстоящий визит на Энцелад должна будет стать первой его прогулкой по иному небесному телу. Он внимательно выслушал мои инструкции раза три, не меньше, осмотрел свой буксировщик, облачился в «Пустельгу» (с «Зари» нам передали дюжину новеньких скафандров взамен потерянных) и занял место в капсуле. Дима отсоединил от буксировщиков внешние силовые кабели, похлопал на прощанье по прозрачному колпаку моего «омара» (Шарль, всё ещё раздосадованный своей временной отставкой, предпочёл воздержаться от сентиментальных жестов) и выплыл из ангар. По контуру внешнего люка вспыхнули и запульсировали красные лампы; потом створки дрогнули и раздвинулись, открывая нам вид на снежно-белую поверхность Энцелада. Привычный толчок в спину — и буксировщик неторопливо выдвинулся на гидравлических толкателях наружу, за пределы брони служебного бублика станции. Короткий обмен положенными репликами с диспетчером, импульс тяги, белёсые струйки из маневровых дюз — и буксировщики, сохраняя предписанную инструкциями дистанцию в двадцать метров, отходят от корабля и разворачиваются, занимая позицию для схода с орбиты. Неровная, исчерченная метеоритными кратерами и острыми «ледяными 'торосами» поверхность планетоида неторопливо поворачивается под нами. Я нашёл на экране курсографа указатель направления, покосился на дальномер — так, порядок, дистанция до нашего ледового карьера около семидесяти километров — и дважды толкнул от себя джойстик маршевого двигателя.
Ничего неожиданного и экстраординарного эта вылазка нам не принесла — если не считать трёх попыток Зурлова улететь с поверхности планетоида, одна из которых едва не увенчалась успехом. Мы напилили ледяных брусков (на самом деле, почти вся работа выпала на мою долю, напарник же в это время пытался освоиться в незнакомых условиях), закрепили их на грузовых решётках, которые действительно оказались гораздо удобнее и вместительнее прежних, отстрелили якорные концы и одновременно дали тягу.
— Лёш, что с тобой творится, а? Какой-то смурной, задумчивый, я прямо переживаю. Может, ты не рад нашей встречи?
Говоря это, Юлька теребила свисающий на щёку каштановый локон — наматывала его на палец, снова сматывала, как поступала всегда в минуты наивысшего волнения.
— Глупостей не говори, а? Это я — и не рад? Да я всё это время только о тебе и думал…
— Только? — она сощурилась.
Мы сидели в моей каюте, на постели — язык не поворачивался назвать её койкой, особенно, после того, как Юлька застелила наше общее ложе тёмно-бордовым атласным бельём, специально прихваченным с Земли. Она и сама была в подходящей по цвету рубашке — шёлковой, без кружевов и прочих излишеств, пахнущей чем-то цитрусово-коричным, оставляющей открытыми плечи и большую часть спины, невероятно, невыносимо чувственной. Ноготки на пальцах её рук и ног, аккуратные, тщательно ухоженные, были покрыты лаком того же тёмно-бордового оттенка лаком — когда только она успела?..
Я с трудом оторвал взгляд от соблазнительного зрелища, походя отметив, что мой подруга сняла с запястья индивидуальный браслет. Может, заранее договорилась с диспетчером, что отключит этот аксессуар, когда мы останемся в каюте вдвоём?
Я помотал головой, отгоняя грешные мысли.
— Ну… почти. Очень много было работы. А так всё нормально, устал просто. Может, перегорел эмоционально?
— Перегорел, говоришь? — она надула губки. — Вон, на Димку посмотри — он, как получил письмо от своей Нины, так забыл обо всех злоключениях — скачет, что твоя Бритька, едва не повизгивает!Словно и не было этого ужасного года…
— Так и я забуду, честное слово! Вот вернёмся домой, так сразу всё из головы выброшу! Буду скакать вокруг тебя и повизгивать от счастья!
Ну, смотри, я запомнила… — она взъерошила мне волосы.
Пожалуйста, запоминай. Кстати — ты вот о Бритьке упомянула… у моих, что ли, была перед отлётом?
— Нет, когда бы я успела? Мы после исчезновения «Тихо Браге» кинулись спешно готовиться к старту, вздохнуть было некогда. Я никуда, кроме «Звезды КЭЦ» с корабля и не выбиралась!
Я кивнул. Об аврале, последовавшем после нашего вынужденного прыжка в систему Сатурна, мне уже успели рассказать и Середа, и Оля Молодых, и Шарль и даже Зурлов — каждый по нескольку раз, сопровождая рассказы массой подробностей. Если в них хотя бы половина правды, то ребятам действительно крепко досталось — я бы на их месте беспробудно дрых всю дорогу от Земли до Энцелада…