Врата Валгаллы

Натали никогда в жизни не поймала бы сама нужную волну, не говоря уж о том, что и аккумулятор не узнала бы, глядя на него в упор, но тем не менее беспокойство ее улетучивалось. Она даже вспомнила, что Зиглинда была по правому борту, когда Шельмы шли на «посев».

— И самое главное, — сказал Назгул. По тону его Натали догадалась, что главное — оно же будет и последним в списке инструкций на сегодня. — Твое отчаяние — твоя смерть. Какую бы ошибку ты ни сделала, она поправима. Кроме этой. Шанс есть всегда. Заметить и вытащить тебя могут, даже если ты потеряешь сознание. Вооруженные Силы давно уже отказались от практики фаст-барбитала в бортовой аптечке, цианида в зубе и ритуального кортика па предплечье. Обещай мне.

— Обещаю. Что насчет плена, Рубен?

— Мы не знаем, насколько это плохо, — подумав, отозвался Назгул. — Стало быть, раньше времени и сокрушаться не будем. На крайняк, я — уникальная модель, и без тебя не летаю. Не думай об этом.

Было холодно. Обычно уж на что-что, а на холод-то пилоты не жалуются. Но системы обогрева кабины — электрические, а стало быть — их все равно что нет. Правда, скафандр защищает от кельвиновых температур, но, как оказалось — не от нервного озноба. Легко сказать: не впадай в отчаяние! Оно, отчаяние, плещется вокруг, захлестывая кабину, и воды его черны. Все часы слились в единый час, все действия — в монотонные покачивания ручкой. Рубен велел ей двигаться галсами, отсчитывая время прямолинейного полета с помощью пульса. И замолчал, словно в кому впал. Иногда желание позвать его становилось почти нестерпимым.

Больше всего Натали боялась сойти с ума, а потому вбила в свое сознание некий Большой Серебряный Гвоздь, вокруг которого вращалась Вселенная. Гвоздем этим был Назгул. Никто, кроме нее, неумелой и, в сущности, глупой, не спасет его.

Космос, где, как помнилось ей, некуда было плюнуть, чтобы не попасть во врага или в друга, был издевательски пуст. Физиологические желания не давали себя знать. Через несколько часов осталась только усталость. Через сутки сознание начало мерцать. Хуже всего — зигзаги стали неровными, а это бог весть к чему могло привести. Безгласно улететь в далекий космос или, чего доброго, попасть в цепкие лапы притяжения планеты и в ее атмосферные слои. Сгоришь — и пикнуть не успеешь. А то и собственные АКИ примут безгласный истребитель за рвущегося к цели врага.

Потому Натали по собственной инициативе решилась выпрямить курс и довериться инерции. Вывезет астрономическая кривая, так вывезет, а своих сил держать глаза открытыми больше нет у нее.

Так и Зиглинда летела во тьме, ожидая чуда.

* * *

Пришла в себя она только под яркой лампой, свет ее мучительно резал глаза сквозь сомкнутые веки. Не открывая глаз, лениво поразмыслила на предмет света того и этого. Мышцы болели, по коже проносились холодные вихорьки с мурашками. На предплечьях и запястьях ощущались тугие повязки. Это Натали не понравилось, кулаки непроизвольно сжались. Глаза она открывала понемногу, осматриваясь сквозь ресницы: чтоб не ослепнуть от долгой тьмы.

Руку к лицу поднять удалось: эластичные бинты фиксировали иглы капельниц, насыщавших кровь глюкозой и чем-то, вероятно, еще. Стены — пластик, замазанный доверху белой краской — выглядели совсем по-домашнему. Лежать бы да лежать, пока звонки не звенят, да не нужно бежать сломя голову, чтобы вновь оказаться в холодной пустоте, пронизанной трассами плазмы, но беспокойство пульсировало в груди и висках, и от ударов его сотрясалось все тело.

Всего и тела — пригоршня тонких косточек, обтянутых бледной кожей, на которой проклятый этот больничный свет выявляет каждый волосок кровеносный. Не груди своей стесняешься перед флотскими медиками — отсутствия груди, беспомощности ключиц, реберный свод выпирает, как надбровные дуги. Натали сильно похудела за несколько недель: скафандр выпаривает влагу как не всякая сауна, вдобавок, хочешь — не хочешь, пилоты приучаются пить реже, дабы не испытывать при перегрузках вполне конкретных неудобств.

Комбинезона на ней не было, скафандра, само собой — тоже. Вообще ничего не было. Спасибо, простынку дали.

Комната затемнилась на миг, словно туча надвинулась. Тучей оказался запыхавшийся комэск. Гросс ворвался в медотсек не переводя дыхания: видать, бежал. Натали невольно потянула простыню к подбородку.

— Тебя уже в список потерь занесли, — сказал он, цепляя ногой табурет для себя. — Двое суток ни слуху, ни духу. Патруль тебя нашел. Спасибо — не расстреляли. Идешь без сигнала, на позывные не отвечаешь. Движешься прямолинейно и равномерно. На то и купились, правду сказать. Сейчас целая Тецима, в которой пилота убили — на вес платины идет.

— Пилота... убили?

— Соку хочешь?

Машинально она взяла из его рук тубу, но вкуса не почувствовала.

— Что с машиной?

— Машина в ангаре, где ей и место. Геннеберг доложит повреждения.

— Доложит? Или уже доложил?! Сколько я тут...

— Лежи, доктор велел!

Натали по-пилотски послала отсутствующего доктора и потребовала комбинезон.

— Иначе ведь так пойду!

— Куда собралась, ты к системам подключена!