Вражда

Она подумала, что ее могло так же хватить морозом по рукам, если бы не… Следом пришла волна тяжкого, пламенного стыда за все - за свою слабость, за помощь от вражеского рода. За то, что будущей ночью пальцы Гертье опухнут, станут красно-синими, кожа отслоится от них кровавыми пузырями и полопается, истекая сукровицей. Кожа сойдет, обнажая черные пятна умирающей плоти, затем безжизненная чернота иссохнет до костей, и пальцы начнут отваливаться. Калека с култышками вместо рук, без ушей, с дырой на месте носа - ради нее? для того, чтобы она жила? согласно клятве, сказанной, быть может, ради красного словца?..

Раны от мороза так похожи на ожоги!

- Я не могу ничего сделать. Я не могу… не могу!

- Эй, успокойтесь-ка, сьорэнн. Хватит оправдываться; нам бы рассвета дождаться.

- А все ваш предок, этот Эрвей! Мало ему было знатных девушек и деревенских девок! понесло искать себе подружку там, куда и заходить нельзя!..

- О, вы знакомы с нашими фамильными анналами! - Гертье пытался говорить непринужденно, превозмогая невыносимую боль в пальцах.

- Историю врагов надо знать лучше, чем свою.

- А я полагал, что вражда началась у вас с Лейцами, не раньше.

- Куда раньше, чем вы думаете. Но сильные роды стараются держаться врозь, не сталкиваясь. Нам с вами и так тесно на этой земле.

Гертье боролся с болью и надеялся, что она не позволит ему уснуть. Последние слова Рагны пробудили в нем небывало сильное чувство - его можно смело назвать великой любовью, если напрочь отрешиться от вечной игры мужчин и женщин. Внезапно ему предстала череда предков, уходящая в темное начало рыцарских времен - к основателю рода Эрвею, посадившему перед собой на спину коня девушку с золотыми глазами и светлыми шелковистыми косами. Его взор сиял восторгом, ее - был нежен и таил в себе невысказанный вопрос. Достоин ли избранник? любит ли он ее больше жизни? пронесут ли потомки его доблесть по дороге веков?

Во тьме под покрывалами для Рагны. забрезжил слабый, призрачный свет - он лился из зрачков Гертье.

И Гертье увидел, как дыхание исходит из губ Рагны едва видимым прозрачным пламенем.

- Я попытаюсь, - неуверенно проговорила она, распознав во враге истинного наследника по крови и вновь взяв его руки в свои. - Если не сможете терпеть - скажите. Не бойтесь.

Огонь изо рта ее стал ярче, он сгустился и обрел осязаемую теплоту. Она сдерживала мощь выдоха, выпуская пламя тихими, плавно струящимися языками, бережно обвивавшими пальцы так, чтоб не лизнуть кожу. Резь в пальцах стала почти нестерпимой, заставляя Гертье до скрипа сжимать зубы, - но, достигнув предела, стала отступать, бледнеть, рассеиваясь в воздухе.

- Теперь уши.

Закрыв глаза, Гертье выжидал, пока она овевала пламенным дыханием его виски и щеки. Он слышал глухое, мерное шипение, долгие звуки «х-х-ха-а-а-а». Временами его ноздрей касался странный запах, в котором не было ни легкости птичьего пера, ни звериного шерстяного духа, ни бархатистого оттенка людской кожи - но слышался накаленный и живой металл. Он таил в себе глубинный пыл надежно укрощенного огня, гибкую гладкость чешуи и упругий пульс тугих жил, несущих тяжелую, вязкую, черную кровь.

- И нос.

Они сблизились лицами почти вплотную, их разделяла длина двух ногтей. Гертье осмелился посмотреть ей в глаза - и подивился, увидев ее розовое, свежее лицо освещенным, но не трепетно-огненным, а ровным, будто лунным светом. Во влажных зеркалах ее очей он узрел себя - и тогда понял, откуда этот свет.

Дверь не просто открылась - в нее ударили снаружи, не кулаком и не ногой, а словно могучим порывом ветра; затем послышались шаги. Отбросив плащ и тюфяк, Гертье выметнулся из постели, держа наготове револьвер, но замер.

Печь давно угасла, потухли и десятилинейка, и спиртовка, но сквозь замерзшие окна в комнату пробивалось настойчивое бело-голубое зимнее утро. Безмолвный дом оживал - где-то за стенами, над потолком, под полом слышались бормочущие голоса, вскрики, шум передвигаемой мебели. Квартира в свете утра являла собой безобразное зрелище погрома - ничто из мебели не уцелело под ударами топора, даже доски из пола были кое-где выломаны. Вещи валялись по углам в хаотическом нагромождении, а железный лист, на котором стояла печка, был скрыт грудой пепла, похожей на курган в миниатюре. Иней, наросший на потолке и стенах, темнел мокрыми пятнами и таял, пропитывая обои. Холод исчез.

Где-то очень, очень далеко раздавалось неясное громыхание, словно в небесах резвилась гроза.