Враждебный портной

«Все дорогие рестораны сейчас прослушиваются, – сказал Каргину приятель, – объявлен месячник борьбы с коррупцией. Ты направил письмо президенту, – продолжил он, сильно отхлебнув из пластикового стакана, – а из администрации запросили мнение министра. Он не знал про письмо, разозлился, решил, что ты под него копаешь, хотел натравить на „Главодежду“ Счетную палату, у него там двоюродный брат в аудиторах. Я два дня за ним ходил, объяснял, что я с самого начала был в курсе, что все согласовано, что ты послал письмо, когда он навещал дочь в Майами, – в общем, еле уломал. Он сказал, что завизирует. Поручил мне посмотреть, как ты будешь размещать заказы. Предупредил, что все должно быть предельно аккуратно и что у него будут для тебя рекомендации по подрядчикам. Ну, это как обычно».

Сошлись на необременительных десяти процентах. Каргина слегка насторожило такое вегетарианство. Впрочем, речь тогда шла о шкуре неубитого медведя.

И еще приятель попросил помочь в решении одного мелкого, но срочного вопроса.

Вопрос-то и впрямь был – тьфу! Переписать недвижимость – квартиру в Праге и небольшой замок в Богемии – с жены заместителя министра (у нее была фамилия мужа) на ее престарелого отчима, который не значился в декларациях об имуществе как близкий родственник.

И Каргин – а куда деваться? – отправил в Чехию вместе с этим маразматиком-отчимом своего юриста-международника. Тот все оформил, вернулся, отчитался, получил гонорар. Каргин тут же и забыл. Даже мысли не возникло, что не очень-то прилично приятелю обладать такой недвижимостью, работая всю жизнь исключительно на государственной службе. А ему, Каргину, – отправлять за счет «Главодежды» «…для изучения новейших изменений в правоприменительной практике ЕС в сфере регулирования грузовых перевозок в связи с присоединением Российской Федерации к ВТО» в Чехию штатного юриста. Единственное, что утешало, – это то, что юрист реально разобрался в этих «новейших изменениях».

«Хитрожопые чехи, – сообщил он, – оперативно пронюхали про нашу борьбу с коррупцией, драли за каждый документ, как будто мы их сраный Град покупаем».

И это я, подумал Каргин, мелкая сошка… Что же творится вокруг президента? С каким баблом там ходят люди?

Запретить в России коррупцию было все равно что запретить народу дышать – натянуть на его тупую морду противогаз, чтобы он смотрел на жизнь круглыми честными стеклянными глазами, хватая сквозь гофрированный хобот пустой, зато очищенный от коррупции воздух. Народ не возражал, чтобы в антикоррупционном противогазе ходила власть, а сам… У президента не было выбора. Вернее, был, но из разряда «оба хуже». Начни он по-взрослому бороться против коррупции «сверху», так называемая элита устроит дворцовый переворот, задушит его шарфом, как императора Павла, заколет вилкой, как отца Павла – Петра Третьего, даровавшего дворянству (то есть тем, кто его убил) вольность. Начни «снизу» – жди революции, аншлага пьесы «Рычи, Россия!».

Неужели, ужаснулся Каргин, сугубо национальные черты – «немецкая основательность и педантичность», «русская доброта и широта», об этой широте, правда, Достоевский писал, что не худо бы ее сузить, «польский гонор», «французское легкомыслие» и так далее – делают тот или иной народ невосприимчивым к высоким идеям и целям, как, например, русский – к борьбе против коррупции, или, говоря по-простому, отказу от воровства, как от «нашего всего»? И напротив, чрезвычайно восприимчивым к превосходящим меру мерзостям, как, например, немцев во времена Третьего рейха? Как связаны «широта и доброта» с коррупцией, а «основательность и педантичность» – с концлагерными печами? Как вообще быть, тяжело задумался Каргин, с утверждением, что «народы – это мысли Бога»?

Он мысленно восхитился проницательностью президента, не дающего воли националистам, горлопанящим о величии России, народе-богоносце, фаворском свете, озаряющем тернистый русский путь, некоем храме, какой народу-богоносцу надлежит возвести… на небесах в жизни вечной, но никак не на земле в жизни текущей. В этой жизни представители народа-богоносца, во всяком случае его мужская составляющая, и не доживали до пенсии.

Богоносец-то богоносец, а хитрит и ворует, как… Каргин чуть было не подумал: «Еврей!» – но спохватился, вспомнив мудрый тезис президента, что преступник, а значит, и вор, не говоря о банкире и олигархе, не имеет национальности.

Куда ни кинь, везде клин, вспомнил Каргин русскую пословицу, удивительно точно выражающую состояние родной страны в какой угодно день ее существования.

Вот только с войной были непонятки…

Он так глубоко задумался о «военной тайне», что не сразу обратил внимание на мигающий коммутатор. Секретарша известила о прибытии Романа Трусы.