Враждебный портной

А что, если и сейчас, подумал Каргин, как в тридцать седьмом году перед палачами из НКВД, русский народ смирился перед капитализмом? Как некогда Господь перед своими мучителями? Закалиться в смирении перед малым злом, чтобы впоследствии сокрушить зло великое! Уничтожить его, испепелить, как уничтожила, испепелила вермахт Красная армия, истерзанная НКВД. Это путь Христа, он потрясенно перекрестился, глядя на скромно притулившуюся под крыльями настенного государственного орла икону. Народ должен возлюбить президента и правительство, как первые христиане бич, которым римский легионер хлестал Иисуса, потому что без этого бича не было ни истинной веры, ни спасения… Дать распять себя ничтожнейшей мрази (перед глазами медленно, как отвратительные воздушные шары, проплыли лица прошлых и нынешних правителей страны и олигархов), чтобы потом… Что потом? Порвать эту мразь? Мало! Указать светлый путь человечеству? Только что в итоге, мрачно подумал Каргин, останется от народа-богоносца, да и от самой России? Зачем указывать человечеству светлый путь? Если человечество всю жизнь только и делает, что вредит России, только и ищет, где бы и как ее ущемить, сжить со света? С того самого, путь к которому Россия, гремя костями, ему указывает? А тут еще (некстати вспомнился Надин пояс с железными кольцами для прижатия плавников) подбирается… потоп?

– Пригласи, – нажал кнопку на коммутаторе Каргин.

Дверь открылась. В кабинет вошел, но Каргину показалось, что просочился (как предвестник потопа?) сквозь дверь Роман Трусы.

– Косой подол, – произнес он, как пароль, протянул Каргину руку.

Пожимая руку, Каргин успел заметить перстень с темным камнем на пальце, черно-красную витую нить на запястье, свидетельствующую об интересе посетителя к такому эзотерическому учению, как каббалистика, золотой швейцарский хронометр «Reymont Veil».

– Косой подол?

Каргин, в общем-то, готовился к встрече с Романом Трусы. Знал о его происхождении – из яйцеклетки известной певицы и неизвестного донора спермы. Будто бы биологическая мать, устрашившись уродства экспериментального младенца, от него отказалась. Сама певица этого не отвергала, но и не подтверждала. Донор спермы тоже ничем себя не обнаруживал. Никто точно не знал, сколько лет Роману Трусы. В годы его (непорочного?) зачатия люди еще не потеряли стыда и не афишировали такого рода донорство. Их невостребованный сын вырос в детском доме. Каргин видел его фотографии. Смотрел имеющиеся в Сети видеоматериалы. Но все равно растерялся. Первое впечатление было, что вместо лица у Романа Трусы… кожаное забрало. Оно сокрушило Каргина, заставило отпрянуть, как от удара.

Едва не упав, он указал Роману Трусы на диван, а сам испуганно опустился в кресло. Он давно обратил внимание на интересное свойство одежды. Как бы ни был одет человек, один определенный предмет всегда доминировал. В одежде Романа Трусы – желтые кожаные брюки, светлый замшевый пиджак с накладными карманами, голубая рубашка – доминировал разноцветный, как хвост райской птицы, облачный шарф. Он как будто клубился, отделяя туловище от парящего в воздухе свирепого кожаного забрала. Голова Романа Трусы, как голова джинна, поднималась вместе с дымом из кувшина тела. Шарф молча прокричал Каргину, что перед ним джинн, исполняющий желания.

Труднее всего, практически невозможно, подумал Каргин, переведя взгляд на застекленную, в деревянной рамке фотографию президента, противостоять силе, готовой исполнять твои желания. Это испытание для святого – не для меня… Президент как будто кивнул, а затем – едва заметно – покачал головой, то есть признал проницательность Каргина, но одновременно не обрадовался скальпельной быстроте его мысли. Ничего не поделаешь, тоже молча (как шарф?) сказал президент, это закон власти: слишком умных исполнителей приходится держать под прицелом, а то и… душить шарфами.

Каргин увидел прямо перед собой заостренные, как пули, стальные глаза и стальные же в виде крохотных, как разметка внутри оптического прицела, крестики в ушах.

– Мы оденем наших женщин в юбки с косыми, как ножи гильотины, подолами, – объяснил Роман Трусы, медленно высвобождая из-под кожаного забрала человеческие черты лица. – Мы срежем ими так называемую элиту, как гнилую поросль, освободив дорогу новой траве…

Глава девятая Очиститель жизни

1

Роман Трусы стремительно обаял женскую, то есть основную, часть коллектива госкорпорации «Главодежда-Новид». С легкой руки, точнее, легкого языка Нади, сохранившей привычку сокращать слова и упрощать, обнажая их скрытый смысл, понятия, его стали называть Р. Т. Окончившие вузы в советское время сотрудницы произносили литературнограмотно: «ЭрТэ». Представительницы новых поколений – развязно-панибратски: «РэТэ». Слыша это «РэТэ», Каргин как будто видел огромный, искаженный скептической (вольтеровской?) ухмылкой рот, пожиравший его авторитет руководителя организации.