Вредители (СИ)

- А вот скажи,- сказал вдруг хозяин,- Ты слышал про такого деятеля культуры, по имени Мицуо Накамура? Его стихи были популярны в дни моей молодости. Я тут поинтересовался, чем он сейчас занимается, неужели пишет что-то в новомодном патриотическом духе, про “Когти и зубы врагов — вырвем с корнем!” и всё такое. Оказывается, сейчас он переводит какого-то француза по имени,- банкир сверился с записной книжкой в кожаном переплёте из змеиной кожи,- Андре Жид. Что ты про это скажешь?

- Ну, человек искусства работает по многим направлениям.

- А кто вообще такой этот Андре Жид?

- Насколько я понял из того, что пишут в журналах, его не особенно читают даже во Франции, но зато все слышали про его короткий плащ и фетровые мексиканские шляпы. Не знаю, продаются ли такие у нас, особенно сейчас, с этой войной на море.

- Однако слава о его шляпах дошла даже до наших островов.

- Вопрос упорства. Вот Марселя Пруста у нас тоже мало читают. Зато даже мои одноклассники знают, с кем он развратничал, не покидая пробковой комнаты. И очень просят у меня книгу о его жизни и творчестве. По-моему, это тот самый случай, когда каждый находит в значительном авторе именно ту сторону, которая ему ближе.

Банкир поразмыслил над этим, затем спросил уже про другое:

- А про Луи-Фердинанда Селина что слышно? Я не очень знаком с его сочинениями, но фамилия запомнилась. Какая-то не по-французски простая. Его собирались переводить где-то лет пять назад, но так и заглохло.

- В газетах пишут - по прежнему живёт в Париже и публикуют фотографию его прославленного кота. Много курит, восхваляет правительство Виши, обличает мировое еврейство и призывает к геноциду, мечтает умереть, играя на флейте. И за это его презирают все левые французские писатели. А сам Селин по-прежнему презирает не только левых французских писателей, но и всё человечество целиком. Что неудивительно для врача-венеролога с бедной парижской окраины - ведь в мир он смотрит через известные места. Думаю, если лет через десять власть не сменится, его включат в школьную программу по литературе.

- Вот!- и палец банкира с пожелтевшим от табака ногтём чуть не уткнулся Кимитакэ в нос.

- Что такое?

- Если бы ты знал, как Соноко нравилось проводить с тобой время - ты бы не презирал себя так сильно, как этот французский Селин. Пожалуста, пойди, посмотри в её комнате - может мысль какая настигнет. Ну, или ничего не получишься, найдёшь свои любовные письма и заберёшь, как если бы их не было.

- Да не было никаких писем.

- Ну, значит, не заберёшь, раз никаких не было.

Хозяин раскрыл ещё одну клетчатую створку раздвижной двери, теперь уже на другой стороне комнаты. Открылся вид на столовую с книжными полками у стен. В углу изгибалась винтовая лестница, совершенно неожиданная в этом традиционном доме. Кимитакэ догадался, что она ведёт на второй этаж и что именно туда его и приглашают.

Он не стал спорить. Но усталось бессонной ночи и алкоголь дали своё - когда школьник проходил мимо книжной полки, его порядочно качнуло.

Он попытался схватиться за книги - и с полки свалился переплетёный в зелёную кожу томик Верлена - одно из тех изданий, что покупают в магазине европейской литературы, чтобы поставить на полку, демонстрировать образованность и никогда не читать. Звонко хлопнул корешком и открылся на стихотворении “Калейдоскоп”.

Кимитакэ бережно поставил его обратно. И только потом начал восхождение, вцепившись в перила и тщательно проверяя каждую ступеньку.

Банкир смотрел на него снизу вверх - грузный, пьяный, но даже в таком виде очень значительный.

26. Парижский эпилог

Комната у Соноко была привычно тесной. Был стол чтобы делать уроки, полочки, где хранились тетради, блокноты и ручки, сундук для одежды, несколько подушек на полу. Получается, она, по старой традиции, предпочитает писать, сидя на полу или таким же напольном кресле со спинкой - вот оно, кстати. в сложенном состоянии.

На столике - небольшая икэбана, стиль такой же лохматый. Возможно, она и принесла в этот дом моду на такой стиль. А может и наоборот - от отца нахваталась.

Кимитакэ опустился на пол и попытался собраться с мыслями. Что же здесь может быть? И что он собирается тут найти?

Он попытался вспомнить хозяйку, представить, как она здесь жила. Но вспомнился только мягкий и нежный вкус её любимого зелёного чая сорта Сентя Фукамуси, и ещё суровый, мужской запах от её шеи.

Голова кружилась, в ушах звенело. И какая-то муть поднималась всё выше и выше - и в конце концов Кимитакэ начал сгибаться от этой тяжестью.

***

Он уже почти совсем согнулся, но тут перед ним легла зыбкая тень. Кимитакэ поднял чудовищно отяжелевшую голову и увидел растрёпанного европейца в небрежно расстёгнутом сером пальто, с некогда белым шарфом и растянутым свитером, завшим лучшие времена. Сам человек был уже не молод, его лицо изукрасили морщины, а перед зачёсанными на затылок лохматыми волосами предательски сверкали залысины. Выражение лица у него было брезгливое - и цепкий взгляд птицы-падальщика.