Вредно для несовершеннолетних

По крайней мере об одном феномене у нас есть предостаточно свидетельств: подростки занимаются сексом, которого они не хотят, а те, кто говорят, что не хотят, — большей частью девочки. В конце 1980–х годов видный сексуальный педагог Мэриан Хауард объявила, что самое большое желание, выражаемое восьмиклассницами, записывающимися на программу сексуального образования, которую она вела в Атланте, — научиться говорить «нет» так, чтобы не обидеть мальчика. В последующие два десятилетия публиковалось исследование за исследованием, демонстрирующее, что девочки занимаются сексом, которого они не хотят, что девочки, имеющие высокую самооценку, сексом не занимаются и что девочки, занявшиеся сексом, имеют низкую самооценку. В середине 1990–х годов сообщалось, что каждая четвертая девушка–тинейджер призналась, что ею когда–либо «злоупотребили» или заставили заниматься сексом на свидании.

Девушки неоспоримо чаще становятся жертвами сексуальной эксплуатации и насилия. Но гендерные презумпции, артикулированные Файн, влияют не только на ощущения юных людей по поводу самих себя и секса, но и — завуалированным образом — на то, как эти данные собираются и интерпретируются. Один из способов, которыми гендерные предубеждения протаскиваются в исследования, — под видом определений, даваемых в таких исследованиях, или их отсутствия. В одном из упомянутых исследований, проведенном престижным Commonwealth Fund, анкета, на которую предлагалось ответить девушкам, не определяла, что есть «злоупотребление», вообще. Другое — от высокоуважаемого Института Алана Гуттмахера — описывало злоупотребление как «когда кто–то в твоей семье или кто–то еще прикасается к тебе сексуальным образом в месте, в котором ты не хотела, чтобы к тебе прикасались, или делает тебе что–то такое сексуальное, что ему или ей не следовало делать». Эти исследования, другими словами, оставили щедрый простор для «вползания» неартикулируемых культурных допущений, как со стороны опрашиваемых, так и со стороны их интерпретаторов.

Если считается, что девочки не должны испытывать сексуальных желаний и их ставят на охрану сексуальных врат, могли ли ученицы Мэриан Хауард найти какой–либо другой сохраняющий чувство собственного достоинства, самозащитный образ самих себя кроме того, чтобы говорить «нет»? Что для респонденток Института Гуттмахера означало «что–то … что ему или ей не следовало делать»? Нэнси Келлогг с кафедры педиатрии Техасского университета в Сан–Антонио указывает на то, что подростки могут употреблять термин злоупотребление для обозначения желанного, но нелегального секса, как например между несовершеннолетней девушкой и взрослым мужчиной. Или, может быть, эти девочки хотят, чтобы к ним прикоснулся мальчик, но боятся, что, если дело дойдет до полового сношения, он не наденет презерватив? Если он ее все равно заставит, это будет изнасилование. Но боязнь последствий возбуждения — не то же самое, что нежелание, чтобы к тебе прикасались.

В 2000 году в опросе пятисот подростков в возрасте от двенадцати до семнадцати лет, проведенном Национальной кампанией за предотвращение подростковой беременности, почти две трети из тех, кто «занимался сексом», высказались в том духе, что лучше бы они подождали (в докладе употребляются расплывчатые термины занимался сексом и сексуально активный). Из девочек 72 процента сожалели [о своем сексуальном опыте], по сравнению с 55 процентами мальчиков. Более трех четвертей опрошенных высказали мысль, что подросткам не следует быть «сексуально активными» до окончания школы. Представитель кампании сказал, что опрос свидетельствует о том, что «многие подростки начинают более осторожно относиться к тому, чтобы заниматься сексом». Если бы все сводилось к осторожному отношению, а осторожное отношение выливалось бы в безопасный секс, было бы просто замечательно. Но эти данные приоткрывают больше, чем только осторожное отношение; они приоткрывают стыд. Подростки усваивают послание, что секс, которым они занимаются, — это [морально] неправильно и что, когда бы они им ни занимались, это слишком рано.

Эти результаты вызывают множество тревожащих вопросов. Не сродни ли эти выражаемые чувства «постабортному синдрому» — опечаленности «задним числом», вызванной не обязательно самим опытом, но непрекращающимся огнем ругани со стороны учителей, родителей и СМИ? И почему девочки выражают их чаще, чем мальчики? Опять–таки, не связано ли это с до сих пор процветающей двойной моралью? Какая часть этого сексуального сожаления на самом деле связана с любовными разочарованиями? Не могло ли бы настоящее удовольствие, в секс–позитивной атмосфере, уравновесить или даже перевесить сожаление по поводу потери любви? Даже если секс не приносит удовлетворения, как обнаружила Томпсон, юный человек может вспоминать о нем с чувством счастья, гордости или тайного бунтарского ликования. Но, по моему внутреннему чутью, плохой секс с большей вероятностью оставляет после себя плохие чувства.