Вредность не порок

О том, что она с обратной стороны заперта, мне даже думать не хотелось. Я поднялась на ступеньку выше и налегла на люк плечом. Наконец он дрогнул и подался.

Придерживая его, чтобы не греметь, я высунулась по пояс и откинула крышку на пол.

Люк находился в помещении. Было довольно темно, но откуда-то сверху падал тусклый желтый свет. Задрав вверх голову, я увидела узкое вытянутое окно на крыше, сквозь которое проглядывала луна. Сердце вновь забилось в непонятном предчувствии. Я огляделась. Стены белого кирпича, возле ближней стены — штабеля длинных досок, синие пластмассовые бочки, канистры. Деревянный верстак, на нем столярные инструменты, рядом с верстаком — старенький велосипед без седла. Торопливо поднявшись наверх, я захлопнула крышку и бросилась к дверям.

В первое мгновение свежий ночной воздух вскружил мне голову, привалившись спиной к сараю, я закрыла глаза. Но потом решительно тряхнула головой и огляделась. Место было мне незнакомо. Это вовсе не дача Бешеного. Участок очень большой и тоже огорожен глухим забором, но до Кодиного ему далеко. Когда глаза привыкли к темноте, я осторожно прокралась к забору. Теперь мне был виден дом, окинув его беглым взглядом, я быстро поняла причину своей маеты. Я еще раз глянула на забор. Так и есть. Зеленый. Чертов улей. Это же Горелки. Улица 50-летия Октября. Дом номер семнадцать. Семейство Савченко… Боже мой, так Сова — это и есть Савченко… Старший Вовкин брат… Вадим, кажется.

И Ирка была права, она действительно видела, как в его сарай таскали ящики с оружием. А еще она видела, как в ту памятную ночь Ефим с Бешеным привезли сюда Простыря… Потому что тот светло-зеленый пиджак, висящий сейчас на гвоздике в подвале, принадлежал именно ему. Вот о чем хотела мне рассказать Ирка, когда мы виделись последний раз. К сожалению, ни я, ни она не представляли, чем все это закончится…

Не в силах больше испытывать свое и божье терпение, я оттолкнулась ногой от лежащей на земле деревянной чурки и мешком перевалилась через забор. Приземлившись не слишком удачно на пятую точку, я облегченно выдохнула. Правда, вид печально знакомых недостроенных коттеджей на той стороне улицы немного остудил мою радость, но все равно я была счастлива. Теперь хоть ползком, хоть на четвереньках, но я доберусь до дома, обниму бабку и повисну на шее у Стаса. Я уверена, что мне есть за что сказать ему спасибо. Это он звал меня во сне, и я проснулась и смогла выбраться. Стасик, всю жизнь ты меня спасаешь…

Я стремительно хромала в сторону родимого дома, не забывая, однако, держаться поближе к заборам. В общем-то сейчас это было и необязательно. Сова не соврал, было видно, что недавно прошел сильный дождь.

Ни в одном окне не горел свет, не горели фонари, значит, линию еще не восстановили, и, скорее всего, до утра электричества не будет. Темнота ночных улиц меня нисколько не беспокоила, здесь я могу пройти и с закрытыми глазами.

Наконец я добралась до своей улицы, впереди показался силуэт бабкиного дома, я прибавила шагу. Вот привычно скрипнула синяя калитка, я взглянула на дом и притормозила. Окно горницы мерцало тусклым светом, выглядевшим на фоне темной деревни несколько жутковато. Влетев в два шага на крыльцо, я распахнула дверь и вошла в горницу. Первое, что увидела, — толстая белая свеча с позолотой. Это была венчальная свечка бабки Степаниды, которую та берегла за иконами бог знает сколько лет. Теперь же свеча почти совсем оплыла, и тяжелые восковые волны лились через подсвечник прямо на скатерть. Я шагнула к столу, и только тогда увидела сидящую на лавке возле окна простоволосую бабку. Уткнувшись лбом в сцепленные замком руки, она покачивалась из стороны в сторону, что-то тихо бормоча. Услышав шаги, Степанида подняла голову. В первую секунду на лице отразилась растерянность, потом она охнула и, прижав обе руки к груди, выдохнула:

— Настенька…

С трудом поднимаясь на ноги, она потянулась мне навстречу. Я бросилась к ней, разом позабыв все слова, что собиралась сказать.

— Господи, Настенька, — твердила бабка сквозь слезы, гладя меня по голове трясущейся рукой, — живая…

Слава богу, Настенька…

Глянув бабке в лицо, я поразилась произошедшей с ней перемене. От суровой Степаниды Михайловны не осталось и следа, побелевшие губы дрожали, и по ложбинкам морщин ручьем катились горькие слезы. Но вот бабка мельком глянула на дверь за моей спиной и почему-то спросила:

— Где Стас-то?

Я перестала хлюпать носом и в недоумении нахмурилась. Как это — где? Высвободившись из бабкиных рук, я кинулась к двери Стасовой комнаты.

— Стасик…

Но комната была пуста. Я оглянулась и поймала полный отчаяния и растерянности бабкин взгляд.

— А где он? — выдавши я, и меня почему-то затошнило.

— Рази ж он.., не с тобой?

Я покачала головой. Бабка беспомощно опустилась на лавку и перекрестилась.