Времена

– То есть получается так: возьмём, к примеру, Шаумбург, – попыталась подытожить Лидия. – Простой народ глядит на своих аристократов и думает: раз они находят нацистский режим полезным для себя, почему бы и нам не присоединиться?

– Ну, Лидхен, не так прямолинейно, – возразил Тим. – Хотя социальный эффект в закреплении режима, особенно в начале, безусловно был. Я думаю, что многих из немецкой аристократии вовсе и не назовёшь немцами. Их родственные связи скорее общеевропейские, чем немецкие. Они некая наднациональная элита со своими интересами.

– А это не снимает ответственности с населения, с его поведения и с национального позора; с чего мы, собственно, начинали, – продолжил Никлас.

– То есть вы хотите сказать, что этот позор должно всё-таки разделить и гражданское общество? – спросила Лидия.

– За такие тяжёлые грехи не отмыться в течение веков, – хмуро добавил Давид.

– Сопротивляться тоталитарному режиму не просто, – ответил Никлас. – Вы спросите вашу маму или её родителей, которые, как я понимаю, из бывшего СССР. Противодействовали они сталинскому режиму? В общем, схематически соотношение таково: преступное государство осуществляет свои преступления всеми своими государственными структурами, а гражданское общество нет. В нём всегда есть силы сопротивления. Например, у нас Штауффенберг, или ещё раньше демонстрация немцев на Розенштрассе в защиту своих арестованных еврейских мужей, жён или родственников. Для нас важна степень ответственности, как говорит ваш отец, гражданского общества, чтобы решить нам, нашему поколению, что мы должны делать. Контроль над институтами власти со стороны гражданского общества и возрастание сил сопротивления по мере необходимости.

– Согласна, – сказала Лидия, – в правовом государстве и общество демократическое. Здесь больше контроля потому что больше свобод в гражданском обществе и возможностей объединения по интересам, включая и политическим.

– Именно так. Мы и есть молодёжное политическое объединение. Поэтому у меня как члена инициативной группы к вам, Лидия, предложение. Если вы вхожи в еврейскую общину Берлина, то было бы важно привлечь и еврейскую молодёжь к нашему делу. Тут не в денежных взносах проблема. Нам надо мобилизовать много людей! Латунные части камней тускнеют, а их тысячи, и все необходимо чистить. Важно следить и сообщать нам о фактах вандализма, чтобы своевременно заменять осквернённые и вырванные камни новыми. Наконец, нужно участие в акциях закладывания этих памятников. Мы действуем по принципу человек – камень – судьба, а их, пострадавших, миллионы. И не только в Германии. А вы знаете, что на родине вашей матери, в Украине, тоже заложены «камни преткновения»? Это началось в июле 2009 года в Переяславле-Хмельницком и теперь осуществляется более чем в двух десятках стран.

– Я согласна и попробую создать инициативную группу или привлечь новых членов в вашу. Хотя…

– Отлично! – воскликнул Тим, – будем считать, что у нас народу прибудет. Во всяком случае, Лидхен, ты наша. Согласна?

Улыбаясь, Лидия Эрдман утвердительно кивнула.

– Нам пора, – заключил Никлас.

Ребята собрали посуду, и Мишель отнесла её на прилавок. Они вышли на свежий воздух. Накрапывал обещанный службой прогноза дождик.

Кон советуется с Буххольцем

Берлин, март 1935

– Слыхал, – Кон махнул в сторону Харденбергштрассе, продолжая разговор о культуре, – готовится премьера нового шедевра Рифеншталь «Триумф власти». Говорят, по заданию самого!

– Ах, Симон, меня больше волнует смерть Александра Моисси. И ведь от простого гриппа умер. Какой был артист! Не могу забыть его Освальда в «Призраках» Ибсена. Ну и Фёдор в «Живом трупе» графа Толстого. Но, видимо, Симон, о былых культурных временах нам придётся позабыть.

– Да-да. Как раз семнадцатого будет умопомрачительный парад на Люстгартен с обходом войск самим Гитлером. Неужели война?

– Пока вроде только олимпиаду готовят, – отмахнулся от предположения Буххольц, – но и за нас тоже берутся. Месяц назад «поймали с поличным» одного еврейского парикмахера. Мол, при клиентах позволил себе неподобающие комментарии о национал-социалистической политике. На год и три месяца засадили. И это ещё милостиво, от новых-то господ…

– Ну так идиот же! А раз парикмахер, так вдвойне. У этих рот не закрывается. Правда, и уши тоже. Но я тебе скажу, что и не еврей получил бы то же самое.

– Не скажи, Симон. Это только пристрелка. Конечно, расправляются пока с политическими. Пять газет уже запрещены! Пусть уж «Берлинский вестник» – издание сатирическое – коричневым не по вкусу; ладно «Правду» закрыли, но чем мешала им «Красочная кинохроника»?

– Зато «Дер Ангрифф» стал процветать.

– Вот именно, Симон. Более антисемитской газетёнки я не знаю! Хозяин – сам доктор Геббельс. Доходит у них до смешного, когда фон Ягов, фюрер берлинско-бранденбургских штурмовиков, запрещает своим молодчикам читать любую другую газету, кроме партийной тогда… когда они в служебной форме.

Симон толкнул приятеля в бок: