К северу от города шоссе запетляло между скалистыми холмами. На одном из крытых поворотов остановились. Лукачне и Матэ вышли из машины, чтобы водитель не мог слышать их разговор. У опушки хвойного леса стоял старинный заброшенный замок, в задней части которого жила прислуга, обслуживавшая раньше жившего в замке барона. Напротив желтого замка находилась небольшая мелочная лавочка, которую, казалось, для того и поставили у поворота шоссе, чтобы в нее когда-нибудь врезался подвыпивший шофер на грузовике.
Лукачне остановилась перед лавочкой, закрытой на замок, который висел на большой металлической скобе.
— Вы в хороших отношениях с товарищем Патани, не так ли? — спросила она.
— С секретарем обкома?
— Да.
Матэ кивнул и сказал:
— Я ему многим обязан.
— Вчера вечером он арестован.
Матэ застыл от неожиданности. Он уставился на лес, словно ожидая, что из него своей тяжелой походкой, опираясь на трость, выйдет секретарь обкома и, внимательно оглядев местность через очки в металлической оправе, подойдет к Матэ и скажет ему: «Да проснитесь же вы наконец. И так здесь весь день проспали!»
— Что он сделал? — спросил Матэ после долгого молчания.
— В восьмом часу вечера его забрали в полицию. Больше я ничего не знаю. Я затем и приехала сюда, чтобы сообщить вам об этом. Знаю, он вас очень уважал.
Матэ стало как-то не по себе.
— Но что же произошло? Почему с ним так поступили?
— Я больше ничего не знаю. Новый секретарь обкома приедет завтра.
— Кто он такой?
— Вам он наверняка известен. Он работал в центральном аппарате. Фамилия его Тако.
Оба молча пошли к машине. Лукачне сказала все, что могла сказать, и теперь, освободившись от страшной тайны, казалась беспомощной. Она ждала, что Матэ приободрит ее или объяснит что-то, но тот молчал, погруженный в собственные мысли.
Он не знал, что ждет его, к чему он должен готовиться, но был уверен в одном: что бы ни случилось, он не обратится за помощью к Тако, даже если ему уготована участь Патани.
Через неделю Тако вызвал Матэ к себе. Когда Матэ вошел в кабинет секретаря, Тако вышел из-за стола и сделал несколько шагов навстречу.
— Мы уже знакомы, не так ли? — сказал он и протянул Матэ руку.
— Да, конечно.
— Я слышал о вашем плане строительства консервного завода.
— Для района это было бы очень важно, — заметил Матэ.
— Идея хорошая. Я ее поддерживаю.
Разговор был недолгим. Тако выглядел хорошо, казался спокойным и уравновешенным. От его прежней растерянности не осталось и следа. По его словам и манере держаться чувствовалось, что он думает строить свои отношения с людьми совершенно по-новому. Однако Матэ держался настороженно, почти отчужденно. Он никак не мог избавиться от мысли, что сейчас в кабинете нет Патани, который, разговаривая, обычно прохаживался взад-вперед по кабинету, облицованному деревом, останавливаясь перед гипсовой скульптурой красноармейца, поднимающегося в атаку. Тако ни словом не обмолвился о своем предшественнике. Так они и расстались: Тако — довольный собой, Матэ, напротив, — расстроенный и недовольный.
— Вы уже довольно давно работаете в этом районе, — словно между прочим произнес Тако в последнюю минуту. — Надеюсь, вы приобрели здесь хороший опыт. Именно поэтому нас интересует ваш район, организация политической работы в нем, ваше мнение о людях. Откровенный, смелый разговор об этом оказал бы новому руководству большую помощь. Перед нами стоят важные задачи, для решения которых нужно основательно изучить людей...
В тот же день вечером к Матэ нежданно-негаданно приехал Крюгер, который на сей раз, вопреки обыкновению, не скрывал беспокойства. Он похудел, как-то вытянулся, лицо бледное, словно он не выспался.
Увидев друга, Матэ понял, что с ним, видимо, что-то произошло: уж очень он изменился.
Магда на кухне жарила сало. Запах проникал в комнату, очень хотелось есть. Крюгер и Матэ сели к столу. Крюгер снял с себя китель, посапывая, снова уселся на стул, но к стакану с вином не притронулся.
— Сердце что-то барахлит, — объяснил он Матэ, положив руку себе на грудь.
«Может, настроение лучше станет, — подумал он. С Крюгером они дружили давно, им было что вспомнить. — Прошло ровно пять лет с тех пор, как мы без гроша в кармане начали новую жизнь. Всего пять лет, а кажется — сто! Если бы мы и внешне так же изменились, как изменилась сама жизнь, то просто бы не узнали друг друга».
— Матэ, а я ведь женился. — Голос Крюгера вывел Матэ из задумчивости.
— Что ты сказал? — удивился Матэ.
— Я женился, говорю.
— Когда?
— Месяц назад.
Когда смысл слов, сказанных Крюгером, дошел до Матэ, он рассмеялся:
— Значит, все же женился?.. Написал, приехали бы на свадьбу.
— Никому я не писал, женился, и все. За неделю все оформил.
— За неделю? — удивился Матэ.
— Такие вещи делают быстро или вообще не делают, — пошутил Крюгер.
— А когда ты успел поухаживать?
— Ухаживание продолжалось чуть больше недели.
— Быстро же ты!
— Быстро. — Крюгер потянулся за стаканом.
Матэ задумчиво разглядывал друга, потом сказал:
— А ты что-то не весел... Я знаю твою жертву?
— Не знаешь. Она из Будапешта.
— Вон как... — понимающе кивнул Матэ.