Времена года

Страх лишь тогда отпускает ее, когда старый Каша после нескольких неудачных попыток зажигает свечу и ставит на пол между двумя большими винными бочками.

Лавочник хозяйским взглядом обводит погреб, поправляет толстую мешковину, которой занавешено окно, запирает дверь на задвижку и лишь потом поворачивается к Веронике.

— Война — она глазастая. Стоит где-нибудь засветиться окну, сразу выстрел по нему...

Вероника опускается на скамью.

Старик в овчинном тулупе и измазанных грязью сапогах ходит взад и вперед между рядами бочек и похотливо поглядывает на Веронику.

— Так что же ты не хочешь сказать, куда направлялась? — спрашивает он.

Вероника сидит, вся сжавшись в комочек.

— Я уже сказала, что никуда.

Балинт задумчиво продолжает разгуливать по погребу. Пламя свечи колеблется, огромная тень старика падает на противоположную стену.

В узком, пропитанном винным запахом погребе Каша выглядит могущественным великаном.

Ему приятно и жалостно смотреть на усталую фигурку женщины, сидящей на скамейке. Вероника ему нравится. Даже теперь, вот такая. Она всегда ему нравилась, но он не из тех, кто затаскивает женщин в темные углы за бочки, подпаивает их вином, чтобы раззадорить. Балинт Каша не любит этих штучек.

Вот уже несколько лет, как он втайне любит Веронику, почти каждую ночь видит ее во сне. Даже когда обнимает жену, то и тогда ему кажется, что рядом с ним в постели Вероника. Когда Вероника вышла замуж, Каша запил, пропьянствовал трое суток, но ни словом, ни жестом не выдал своей душевной боли. Не выдал он себя и позже, когда Вероника не раз нанималась к нему батрачить. Для нее у него всегда находилась работа, но никогда до нее и пальцем не дотронулся.

А вот теперь... Теперь, пожалуй, настал момент. Много лет он ждал такого случая.

Петер Киш вернулся домой, он уже знает, что Вероника была любовницей немецкого унтера.

Вчера гитлеровцы сказали зятю Балинта, что очень скоро перейдут в контрнаступление. Временно они отойдут на склон горы, там у них артиллерийские позиции, и закрепятся на них. Действительно, вот уже полтора часа, как они ведут огонь с этих позиций.

Веронику муж выгнал из дому.

Старик молча стоит, прислонившись спиной к двери, и с любопытством разглядывает Веронику.

Она все еще тяжело дышит, но теперь уже не боится Балинта.

Балинт хороший человек. Она его знает. И Петер его знает. Зять Балинта часто давал им в долг товары из лавки, и она не раз батрачила у старика, и никогда он не зажимал ее в углу. У него она всегда работала охотно. Балинт поддержал ее и тогда, когда она просила, чтобы ей увеличили пособие за мужа.

Хорошо в погребе, тихо и совсем не страшно.

Вероника смотрит на круглое белое лицо лавочника, но в полутьме не видит похотливых огоньков в его глазах. Она вздыхает, доверчиво и кротко, осматривается по сторонам. На вбитом в стену крюке висит старая шуба. Вероника смотрит на нее и думает, что надо попросить Кашу, чтобы он разрешил ей остаться тут до утра. А утром она по дороге домой занесет Балинту ключ от погреба. Ночь переспит здесь, на лавке, закутавшись в шубу.

— Холодно здесь, — говорит Вероника тихо и зябко кутается в платок.

Старик срывается с места.

— Подожди минутку! Я тебе налью стакан вина... — говорит он и тянется за шлангом.

Вероника расцветает неожиданно ласковой улыбкой, но в глазах у нее прежняя грусть.

— Не надо. Я ведь не пью.

Балинт разочарованно спрашивает:

— Не пьешь?

— Нет. Никогда не пила...

— Ну что ж...

Старик снова начинает расхаживать по погребу. Вдруг он подходит к Веронике:

— Твой муж вернулся?

Вероника вздрагивает и перестает улыбаться.

— А вы откуда знаете?

— Видел его утром в роще... Он разве не говорил?

— Нет.

Старик подходит к одной из бочек, наклоняется, берет бутылку, наливает полный стакан вина и залпом выпивает его.

— Выгнал тебя муж? А?.. — спрашивает старик с усмешкой.

Вероника молча плачет.

Балинт присаживается на скамейку рядом с молодой женщиной и участливо спрашивает:

— Бил он тебя?

Вероника всхлипывает:

— Нет. Не бил.

Балинт снова наполняет стакан, пьет залпом. Затем садится опять на скамейку, тесно прижимаясь к Веронике.

— Не горюй.

Вероника молчит. Склонив голову на грудь, она потихоньку всхлипывает.

— Ты ничего не бойся... — откашлявшись, продолжает Каша, — немцы еще, может, вернутся... Они ему покажут... Он ведь дезертир... Не будет он у тебя на пути стоять... С такими, как он, знаешь, что делают?..

Вероника вздрагивает и отодвигается от Каши.

— Немцы придут обратно? — заикаясь, спрашивает она.

— А ты не бойся, его и русские тоже по головке не погладят, — быстро отвечает ей старик. — Он ведь солдатом был, на фронте против них сражался... Увезут в Сибирь. А там, знаешь, что его ждет?.. Мороз, плетка да голодная смерть... Они туда всех военнопленных увозят.

Вероника задыхается, внимательно всматривается в белое лицо старика, словно стараясь понять смысл его слов.

— Кого увозят русские?

Старик смущенно смеется.

— По крайней мере освободишься от него навсегда...

Вероника вскакивает. Она с отвращением всматривается в лицо старика, потом кричит, вкладывая весь свой страх в этот единственный крик: