Времена грёз. Том 2 (СИ)

— Конечно, и понесу за это наказание, вероятно, казнь, а тебя в ближайшие полгода передадут в иные руки. Полагаю, один из холостяков-министров будет осчастливлен свадьбой, и даже в случае моего изгнания аннулировать наш брак будет довольно просто, любой врач подтвердит твою невинность и мою несостоятельность как мужа.

Кровь отхлынула от ее лица так неожиданно, что я заподозрил скорый обморок, но Уна выдержала этот удар, по крайней мере первую его часть. Напряженно вглядываясь куда-то мимо меня, она выглядела так, словно снова пришла ко мне в брачную ночь.

— Нет…

— В этом случае ты будешь даже более желанной добычей, с вами будет моё состояние и фабрики. Надеюсь, наши доблестные мужи хотя бы не станут выкрадывать тебя насильно, если ты всё же примешь такое решение, попроси брата усилить охрану.

— Нет-нет-нет!

— Авель не допустит, чтобы такое ценное имущество было без присмотра, Уна, и, если ты действительно готова защитить его, я не стану этому препятствовать.

Закрыв рот ладонью, Уна безмолвно плакала, опустив голову и словно потеряв ход времени. Грешным делом мне показалось, что я сказал слишком много, слишком жестко, хоть это и было всё чистейшей правдой, но стоило мне вытащить платок и прикоснуться к вновь покрасневшей щеке, я заметил, что в глазах девушки ясно отражается понимание. Уверен, она раз за разом продумывала, возможно ли избежать нового замужества и настоящей клетки в чужом доме.

Спустя пару минут или даже больше, я вновь услышал ее тихий голос:

— Я хочу знать точно, что ты меня не тронул.

— У меня есть один неболтливый семейный лекарь.

Уна кивнула, принимая ответ. Опустив руки, она прикусила губу, чтобы вновь не расплакаться, и встретилась со мной взглядом, продолжив так серьезно, насколько могла:

— И… я хочу свою кондитерскую.

— Кондитерскую?!

— Я с детства мечтала печь сладости.

Не веря своим ушам, я внимательно посмотрел на супругу и всё равно не мог до конца уложить в голове этот ультиматум, но чем больше думал об этом, тем больше восхищался.

Будет ли Уна так сильно гореть своим делом, как я горю своим?

— Продашь короля за пару булок?

— Не говори глупостей, кто бы купил его так дорого.

Начало времен

Последние слуги мягко прикрыли за собой двери храма. Службы на сегодня были окончены. Покой и благоговение разлилось по залу чувствительнее и ярче любых молитв, выражая мою любовь не пустыми словами, но мыслями, желанием и искренним стремлением души.

Свободный от мирского шума, наедине с искусной собственноручной статуей богини, я сделал глубокий вдох и закрыл глаза, прислушавшись. Воздух наполнился тихим, мелодичным пением арфы, баюкающей еще один знойный, солнечный день в колыбели разгорающегося заката. Совсем скоро начнется новая служба, в полночь обязательно придет полнолунная, сегодня она впервые угостит меня амброзией. Я трепетно предвкушал нашу встречу, с дрожью представляя, к какой святыне, какому чуду прикоснусь и сколь велико доверие моей дорогой богини. Это чувство захватило меня, раз за разом я представлял, как нектар богов касается губ… Каким он будет на вкус? Сладкий, как самый прекрасный в мире плод? Нежный, как теплое парное молоко? Пьянящий, как настоявшееся вино, или богатый оттенками, как разнотравные эфиры?

Мои чувства бушевали на грани исступленной страсти и восторга, занимали разум, пробирались под кожу мурашками глубоко в тело и не находили достаточно места, чтобы хоть на мгновение подарить передышку, осознанность в замершем течении времени. Ни один из жрецов о такой милости и помыслить не мог, пока я терял голову от счастья не в силах поверить в столь огромную близость к Луне.

— Неборожденное льется сиянье на темную землю

От головы ее вечной, и все красотою великой

Блещет в сиянии том. Озаряется воздух бесцветный

Светом венца золотого, и небо светлее, едва лишь

Из глубины Океана, омывши прекрасную кожу,

Тело облекши блестящей одеждою, издали видной,

И лучезарных запрягши коней — крепкошеих, гривастых, —

По небу быстро погонит вперед их Селена-богиня

Вечером, в день полнолунья. Великий свой круг совершая,

Ярче всего в это время она, увеличившись, блещет

В небе высоком, служа указаньем и знаменьем людям.

Распахнув веки, я воззрился на прекрасное каменное лицо скульптуры, смотрящее на меня в ответ с особенной лаской, пониманием и заботой. В тонкую прохладную ладонь я положил свою, прикоснулся лбом к мрамору и хотя бы на миг постарался представить, что передо мной именно богиня. Остатки зажженных благовоний окутали меня будоражащим, пьянящим ароматом мирры.

— Благодарю тебя, среброликая, за дары твои, за веру твою, за внимание твоё, за любовь…

— О! В самом деле? Она дала тебе так много?

Голос, вероломно и грубо прервавший мой гимн, раздался от входа в храм. Высокие резные двери неприятно хлопнули, стоило мужчине переступить порог зала и нарушить окружающий покой. Его неприветливая, снисходительная улыбка зловеще осветила лицо в отражении искусного серебристого щита и клинков, украшавших зал. Каждое из них было даром моей госпоже, теперь будто оскверненными ненавистью Альхазреда.