Времена и люди. Разговор с другом

Почему она вспомнила об этом только сейчас? Надо было раньше вспомнить, рассказать Аркадию. Ведь Аркадий тоже был танкистом. Он бы, наверное, засмеялся, представив себе эти первые наши танки. А как он смеялся, Катя хорошо помнит: наслаждался смехом, смеялся, сжав руки ладонь в ладонь, чуть покачиваясь…

Она встала, открыла окно. Было безветренно и душно. За Невой вспыхивали и внезапно гасли зарницы, как будто кто-то на правом берегу нажимал и быстро отпускал педаль. С того момента, как она узнала, что в это воскресенье будет парад, она неотступно думала о том, что если бы жизнь ее сложилась иначе, то сегодня, вместе со своим мальчиком, она бы пошла туда, на площадь. В огромном танке в рост стоял бы Аркадий. Люк открыт, виден черный шлем. Подтянулся на руках, теперь видно его веселое лицо.

— Не поеду, ребята, не могу, — решила Катя после бессонной ночи.

Лиза, которая, как зверюшка, привязалась к ней за это время, тотчас же сказала, что тоже не поедет.

— И я тоже, — неожиданно сказал Саша.

— Ну что ты, Саша, обязательно поезжай, — сказала Катя. — Я бы дала тебе билет на трибуну, да он именной.

— Билет? — переспросил Саша. Глаза его заблестели. — А давайте, может, и пройду.

— Ты ж решил остаться? — кротким голосом спросила Лиза.

Саша хотел что-то ответить, но, видимо, даже ему самому ответ показался неубедительным.

— Ну ясно, я остаюсь, какой разговор…

— Да нет, что ты! Ты обязательно должен пойти, — продолжала Лиза все с той же странной кротостью.

Катя взглянула на них и все поняла.

«Что ж тут такого?.. Что ж тут не понять?.. Первая влюбленность, так оно и бывает. Ведь я сама…» Но всякий раз, когда она начинала думать о себе, ей становилось до дурноты скучно и неинтересно жить…

Все-таки Саша ушел на парад, все ушли, кроме нее и Лизы. А часом позднее явилась Анна Николаевна.

— Не пошла я, — сказала она виновато. — Легла поздно, утром проснулась — такая усталость во всем теле. Старею…

Почему-то Кате от этих слов стало веселее. Вообще она замечала, что все ее страхи, страхи большие и страхи маленькие, боятся Анны Николаевны. «Наверное, потому, что она очень меня понимает, — думала Катя. — Вот у нее есть привычка смотреть прямо в глаза, а ведь она не в глаза, а прямо в душу смотрит».

И, думая так об Анне Николаевне, Катя с каждым днем все больше и больше тянулась к ней.

Модестова принесла домашний пирог с вареньем. Катя купила шпроты, у Лизы нашлась, как она сказала, «захованная» бутылка портвейна.

Потом пошли к Неве. Сидели молча на бережку, смотрели на глубокое, неспешное течение. На середине реки стоял небольшой рыбачий парусник, сверху донизу наполненный солнечными лучами. Казалось, солнце тратит все свои силы только на один этот парус.

Анна Николаевна начала рассказывать разные смешные истории. На это она была мастерица. Истории эти все были из старой, дореволюционной жизни, которой не знали ни Катя, ни Лиза. Катя еще кое-что слыхала от отца, а Лизе слова «маевка», «стачка», «Кресты», «обуховцы» были едва знакомы. А на чтение она была очень ленива. Она могла часами переписывать старые песенки какой-нибудь Изы Кремер или Вильбушевича (полуистлевшие листки лежали перед нею, и, переписывая, она часто засиживалась до полуночи), а «Мать» Горького она так и не дочитала, хотя Катя этого требовала.

Что за удивительный талант был у Анны Николаевны представлять в лицах разные сюжеты и неизменно находить в людях что-то комическое! Вот жандармский чин везет на пролетке политического, везет непременно в обнимку, словно жених невесту. Вот эсер получает в тюрьме каравай хлеба, в который запекли большевистскую листовку. Вкусный хлеб, он ест и с полным ртом спорит, жует и спорит, спорит и жует. Вот экспроприация ценностей у буржуазии: к зубному врачу пришел валютчик, надо высверлить дупло, чтобы в него можно было уложить крупный бриллиант. Входит матрос и подозрительно наблюдает за дантистом.

«Неужели и я также доживу до шестидесяти лет и буду рассказывать, как в Отечественную… Ведь и на фронте бывало много смешного…» — думала Катя.

Анна Николаевна рассказывала, как вели министров Керенского под конвоем рабочих в Петропавловку. Ведут через Троицкий мост. Вдруг стрельба: анархисты озоруют. Переполох страшный. И вот министры Керенского прячутся за спины своих конвоиров.

«А ведь мужа Анны Николаевны замучили в Петропавловской крепости. В Петропавловской, — мысленно повторила Катя. — Ужас какой. Ведь рассказывает, как будто над пропастью ходит», — думала она, боясь взглянуть на Модестову.

Лиза со свойственной ей порывистостью бросилась Анне Николаевне на шею:

— Хотите, я вам покажу, как наши девчата в кино собираются? Вот смотрите, как кот Васька (так они в шутку называли начальника цинкографии) полдничает. Похоже?

— Очень похоже, — весело смеялась Анна Николаевна.