Времена Хокусая

Около выхода стоял большой киоск. Под стеклом прилавка переливался ультрамарином полупрозрачный шарф. Я купил его, отдав десять талонов, предназначенных для свободного потребления. Кажется, эти воздушные, мягкие шарфы были сейчас в моде у космонавтов Земли. Я обмотал шею, погляделся в зеркало. Продавец поправил на мне шарф. Он засунул его под воротник моей куртки, а сзади выпустил уголок. Очевидно, так полагалось носить эту штуку. Настроение у меня немного исправилось. Все-таки приятно чувствовать себя этаким стильным парнем. Зато в кармане осталось всего несколько талонов. Я вышел на улицу. Снова стало неуютно. Словно сердце продуло сквозняком.

Надо добиться свидания с начальником экспедиции Хино. Я позвонил в космическое министерство и спросил, где он сейчас находится. Мне ответили: болен, лежит в лечебном центре, на берегу Японского моря.

Я отправился туда. Добраться было нетрудно: к моим услугам — динороторная дорога местного сообщения. Стояла холодная погода, в разрывах снежных туч изредка проглядывало солнце. До самого горизонта тянулась темная, свинцовая гладь Японского моря. Среди песчаных холмов высились здания из стекла и стали — лечебный центр. На его обширной территории почти не было видно людей.

Прямо с холода я попал в теплынь и тишину. На лбу выступил пот. Я подошел к окошечку администратора. Дежурная поговорила с кем-то по телефону и очень учтиво отказала мне. По-видимому, Хино был в тяжелом состоянии.

— Что с ним?

Девушка подняла голову. Черные бесстрастные глаза встретились с моими. Твердый взгляд способного и умного человека.

— Мы не даем сведений о состоянии здоровья больных, — отрезала она.

— Почему?

— У нас такие правила. О ходе болезни и состоянии больного мы сообщаем только тем, кому считаем нужным сообщить.

Странный ответ. Впрочем, может быть, так и надо. Хотя…

— Странные у вас правила.

— Знаете ли, у нас на излечении находятся люди, занимающие видные посты.

Мне стало неловко, но я задал еще один вопрос:

— Скажите хотя бы, когда заболел начальник экспедиции Хино?

Глаза девушки стали совсем холодными, и я поспешно добавил:

— Я специально ради него прилетел с Марса. Скажите! Ну, пожалуйста!

Очевидно, подействовала моя форма космического техника. Девушка чуть-чуть смягчилась. Она помедлила немного, потом достала журнал, полистала его.

— Он у нас с двадцать седьмого сентября.

— Что?! С того самого дня, как вернулась экспедиция?

Ответ на самый простой, не преследовавший никакой тайной цели вопрос вдруг вызвал у меня смутные подозрения.

— Значит… он заболел еще на корабле.

— Простите, больше я ничего не знаю.

Девушка явно насторожилась. Теперь уж от нее ничего не добьешься.

В брошюре ни одним словом не упоминалось, что Хино заболел. Какой же недуг обрушился на начальника экспедиции, что его пришлось госпитализировать немедленно по возвращении на Землю? Или он заболел, как только корабль совершил посадку? Во всяком случае, об этом должны были написать в брошюре.

Я отошел от окошка администратора. Как человек, знакомый с космосом, я чувствовал, что здесь что-то не так.

Член экипажа космического корабля прямехонько с космодрома попадает в больницу, — значит, состояние его здоровья внушает серьезные опасения. Видимо, это нервное расстройство. Такие случаи бывали. Постоянное напряжение, ежеминутное ожидание смерти нередко наносили страшный удар по нервной системе, и человек навсегда выходил из строя. Даже в наши дни совершенная техника, в какой-то степени гарантирующая физическую безопасность, не может защитить душу от потрясения. Вот и случается, что тело продолжает жить, а разум умирает.

Может быть, и с Хино произошло то же самое. Ведь он беспокоился не только о себе — обо всем экипаже, о ценных данных, которые нужно было доставить на Землю. Вот и не выдержал. Печальное завершение экспедиции: с космодрома — в больницу у свинцового моря.

Об этом не написали в брошюре. Уважение и любовь к своему начальнику не позволили его подчиненным упоминать о таких вещах. У кого поднялась бы рука написать: «Начальник экспедиции в пути потерял рассудок»? Хотя в то же время подобное упоминание послужило бы важным и одновременно безжалостным предупреждением для всех последователей. Но члены экспедиции не сделали этого, отдав последнюю честь своему великому и несчастному старшему товарищу.

В моих ушах засвистел холодный, обжигающий ветер. Он дул с бескрайних просторов свинцового моря.

Я решил повидаться с первым штурманом Данаэ. Мне повезло: он находился в космопорте на севере Гренландии. Я воспользовался транспортно-грузовой ракетой, курсирующей над Северной Америкой, и прибыл в Нью-Онтарио, а там пересел на динамоплан.

Прибыв в гренландский космопорт, я тут же пошел в канцелярию. Солнце, отражавшееся от гладкой поверхности ледяного поля, резало глаза. Белое поле без единого темного пятнышка, без единой тени. Ослепительный свет. Впечатление угнетающее.

Начальник порта, пожилой седой мужчина, при моем приближении поднял голову. На его столе я увидел кучу каких-то пожелтевших бумаг. Словно они лежали здесь с незапамятных времен.