Времена Хрущева. В людях, фактах и мифах

Скорее всего да, ведь даже Берия был готов приступить к неким реформам. А любые реформы предполагают порицание предшественника и отвержение его курса. И даже те люди в окружении Хрущева, которые считали себя сталинистами и не сильно поддерживали Хрущева с идеей доклада на XX съезде, тем не менее согласились с частичной критикой в адрес Сталина. В какой-то мере это было необходимо всем для того, чтобы «закрыть» предыдущий период. Но с другой стороны, после смерти Сталина к власти мог прийти человек как еще более радикальный, чем Хрущев, так и менее радикальный.

Единственной компартией, которая иначе, чем другие зарубежные коммунистические партии, отреагировала на доклад Хрущева, была итальянская. Ее руководство еще до XX съезда КПСС начало проводить свою собственную политику. Итальянская компартия была основательницей движения, которое называлось «еврокоммунизм». После XX съезда КПСС это движение в Европе очень окрепло, и постепенно крупнейшие компартии Западной Европы перешли в мягкую оппозицию к Москве. И эта оппозиция со временем становилась все жестче, особенно после чехословацких событий 1968 года.

Французская левая интеллигенция, например, в 1956 году не особо покидала партию, у них кризис наступил именно после событий в Чехословакии в 1968 году. Тогда французские коммунисты фактически вынуждены были порвать отношения с Москвой, для того чтобы сохранить поддержку целой плеяды знаменитых личностей (среди которых были Луи Арагон, Эльза Триале, Пикассо и Ив Монтан), сочувствовавших левым. Они отвернулись бы от французской компартии, не осуди та действия СССР.

«А иностранные левые представляли себе истинную жизнь в СССР?»

Из вопросов слушателей «Эха Москвы»

Конечно, зарубежные коммунисты, даже те из них, кто жил в странах Восточной Европы, не представляли себе, что на самом деле происходит в СССР, как там живут люди. Они видели то, что хотели видеть, и, разумеется, то, что им готовы были показать. Показателен пример с делегацией французских коммунистов. Рабочим, которые у себя дома работали на конвейере, показывали «ВАЗ». И пока они шли вдоль конвейера, тот два или три раза останавливался, потому что плохо работал. Но на вопрос, что происходит, французам объяснили, что конвейер останавливают для того, чтобы рабочие могли отдохнуть. Гостям это очень понравилось – разница с потогонной капиталистической системой была налицо.

У людей, которые искренне верили компартии, выступление Хрущева могло вызвать только две реакции. Первая: сказать «неправда, быть не может» и зубами держаться за свои прошлые взгляды, иначе страшно было признать, что жизнь прошла зря, а идеалы оказались ложными. Так отреагировали многие люди, которые долго состояли в компартии. Вторая реакция была такой: признать, смириться, жить дальше. В таком случае партия либо меняла свое руководство на тех людей, которым можно было доверять, либо поворачивала на более демократичный путь. Компартии того времени не были партиями в западном значении этого слова. Скорее они напоминали дисциплинированную армию. А это значит, что схватка двух внутрипартийных лагерей – тех, кто считал, что нельзя ничего менять, и тех, кто считал, что надо менять обязательно, – была неизбежна.

Конечно, эти два лагеря, так или иначе, существовали всегда. Может быть, не открыто, но подспудно внутри партий всегда была некая оппозиция, о чем ярко свидетельствует факт передачи польскими коммунистами доклада Хрущева на Запад. Несомненно, что и события 1956 года в Венгрии тоже стали косвенным следствием XX съезда. В партии подняли голову те силы, которые были готовы что-то менять.

«А как Запад сопоставил доклад Хрущева, развенчивающий тирана, и советские танки в Будапеште, давившие мирных венгров в этом же памятном году?»

Из вопросов слушателей «Эха Москвы»

Венгерские события заставили окончательно уйти из компартии тех, кто колебался, и раскололи партии там, где дело шло к расколу. Интеллигенция тоже стала уходить из партий не столько после XX съезда, сколько после венгерских событий. И очень важной на этом этапе была фигура венгерского лидера Имре Надя. Надь был, несомненно, коммунистом. Он был, несомненно, коммунистическим министром. Он был честным человеком: о нем говорили как о главном честном человеке Венгрии. А его расстреляли. Это было больше, чем интеллигенция могла принять.