Разумеется, художники и не пытались возражать, тем более что Хрущев заявлял некоторым прямо: «Тебя на лесоповал нужно послать» или «Мы вам дадим деньги до границы, езжайте на свой любимый Запад». Но зато очень многие практически сразу поняли, что это была спланированная акция.
Сам Хрущев явно был не в курсе интриги своего окружения, он приехал смотреть картины и действительно их смотрел. Обошел всю огромную выставку к тридцатилетию МОСХа. Раскритиковал многих, и под конец его повели в три зала абстракционистов, где он окончательно вышел из себя. После его разноса художники вышли с полным ощущением, что их сейчас посадят в «воронки» и увезут в застенки. Многие из них уже сидели при Сталине, поэтому и теперь ожидали самого худшего.
Однако ничего не произошло: неугодных художников и скульпторов не сажали и даже не арестовывали. Но все творческие союзы были взяты под контроль государства, и всем указали, что и как они должны творить, чтобы с ними не произошло то же самое, что было в Манеже, или еще хуже. У власти в творческих союзах остались те, кто полностью поддерживал политику партии, а все, кто хотел перемен, были задвинуты подальше и потом долго сидели без работы.
«Даже жену не тронули, она работала в то время на телевидении. Не тронули никого. Во всяком случае, я бы сказал осторожно. Я не знаю, чтобы кого-нибудь тронули. Но без работы были. Главный художник издательства говорил: „Перестань! Рисуй только под другими фамилиями. Они пусть тебе деньги отдадут“. Так что для меня без работы… это было с работой, но под чужим именем. Не более того. Другие тоже, наверное, каким-нибудь образом вывертывались. Но на Эрнста это произвело чудовищное впечатление. Он задыхался от всего этого. Он задыхался… А потом его жизнь монументальной скульптуры, он хотел и стремился ее делать, ее невозможно было делать на частные деньги, на заказы, для этого должна быть государственная, у нас во всяком случае, поддержка».
Эрнст Неизвестный эмигрировал в 1976 году, уже в брежневские времена. И не он один – уехало много творческих людей, в том числе и некоторые участники злополучной выставки. Но ощущение свободы все равно не ушло полностью даже после скандала в Манеже. Вскоре был кинофестиваль 1963 года, на который приезжал сам Феллини, – это было великое событие для советской интеллигенции и тем более людей творческих. Продолжали писать, рисовать, сочинять музыку, конфронтация передового искусства и властей нарастала, что в итоге привело в 70-е годы к «бульдозерной выставке». Но зато после нее руководство страны пошло на попятный и попыталось немного ослабить напряжение: искусство вновь получило относительную свободу.
Что же касается самого Хрущева, то он о содеянном сожалел, о чем написал в своих мемуарах и не раз говорил вслух.
«Ну, ты на меня не сердись, зла-то не держи.
Я ведь, как попал в «Манеж», не помню. Кто-то меня туда завез. Я ж не должен был туда ехать.
Я же глава партии. А кто-то меня завез. И ходим мы внизу, и вдруг кто-то из больших художников говорит мне: «Сталина на них нет». Я на него так разозлился! А стал кричать на вас. А потом люди этим и воспользовались».
Но к сожалению, перемены медленнее человеческой жизни. История то и дело повторяется, и по-прежнему глав государства и крупных политиков приводят на выставки не просто так, а чтобы они заранее заготовленной или, наоборот, неосторожной фразой в очередной раз перевернули отношения власти и искусства[11].
Кино «оттепели»
Интеллигенцией 60-х действительно можно гордиться. Но без такого Хрущева не было бы и такой интеллигенции. А ярче всего во времена «оттепели» расцвело кино, поэтому оно несомненно достойно подробного рассмотрения.