Времена не выбирают…

Перевалив через Альпы, варварский городок

Проезжал захолустный, бревна да глина.

Кто-то сказал с усмешкой, из фляги отпив глоток,

Кто это был, неважно, Пизон или Цинна:

«О, неужели здесь тоже борьба за власть

Есть, хоть трибунов нет, консулов и легатов?»

Он придержал коня, к той же фляжке решив припасть,

И, вернув ее, отвечал хрипловато

И, во всяком случае, с полной серьезностью: «Быть

Предпочел бы первым здесь, чем вторым

или третьим в Риме…»

Сколько веков прошло, эту фразу пора б забыть!

Миллиона четыре в городе, шесть —

с окрестностями заводскими.

И, повернувшись к тому, кто на заднем сиденье

спит —

Укачало его, – спрошу: «Как ты думаешь, изменился

Человек или он всё тот же, словно пиния и самшит?»

Ничего не ответит, решив, что вопрос мой ему

приснился.

Перед статуей

В складках каменной тоги у Гальбы стоит дождевая

вода.

Только год он и царствовал, бедный,

Подозрительный… здесь досаждают ему холода,

Лист тяжелый дубовый на голову падает, медный.

Кончик пальца смочил я в застойной воде дождевой

И подумал: еще заражусь от него неудачей.

Нет уж, лучше подальше держаться от этой кривой,

Обреченной гримасы и шеи бычачьей.

Что такое бессмертие, память, удачливость, власть, —

Можно было обдумать в соседстве с обшарпанным бюстом.

Словно мелкую снасть

Натянули на камень, – наложены трещинки густо.

Оказаться в суровой, размытой дождями стране,

Где и собственных цезарей помнят едва ли…

В самом страшном своем, в самом невразумительном сне

Не увидеть себя на покрытом снежком пьедестале.

Был приплюснут твой нос, был ты жалок и одутловат,

Эти две-три черты не на вечность рассчитаны были,

А на несколько лет… но глядят, и глядят, и глядят.

Счастлив тот, кого сразу забыли.

«Гудок пароходный – вот бас; никакому певцу…»