Времена не выбирают…

Как дома хорошо, – вернувшись из больницы,

Где друга навещал иль сам лежал с тоской

На пару, ощутишь по-новому; так птицы,

Наверное, к черте летят береговой.

Иначе надо жить, счастливей, энергичней,

Пронзительней в сто крат, опасней, горячей,

Привычный видеть мир в подсветке пограничной

И трепетных тенях больничных тех ночей,

Какой на всём лежит волшебный отблеск медный!

В опавшую листву завернуты ежи,

Многоразлучный мир древесный, многодетный.

Иначе надо жить, не знаю как, – скажи!

Летит на яркий свет мучительное слово,

Добытое в огне и горечи земной.

Жить надо… – в дневнике есть запись у Толстого, —

Как если б умирал ребенок за стеной.

Жить надо на краю… чего? Беды, обрыва,

Отчаянья, любви, всё время этот край

Держа перед собой, мучительно, пытливо,

Жить надо… не могу так жить, не принуждай!

И в скверике под вязом…

Бог, если хочешь знать, не в церкви грубой той

С подсвеченным ее резным иконостасом,

А там, где ты о нем подумал, – над строкой

Любимого стиха, и в скверике под вязом,

И в море под звездой, тем более – в тени

Клинических палат с их бредом и бинтами.

И может быть, ему милее наши дни,

Чем пыл священный тот, – ведь он менялся с нами.

Бог – это то, что мы подумали о нем,

С чем кинулись к нему, о чем его спросили.

Он в лед ввергает нас, и держит над огнем,

И быстрой рад езде в ночном автомобиле,

И может быть, живет он нашей добротой

И гибнет в нашем зле, по-прежнему кромешном.

Мелькнула, вся в огнях, – не в церкви грубой той,

Не только в церкви той, хотя и в ней, конечно.

Старуха, что во тьме поклоны бьет ему,

Пускай к себе домой вернется в умиленье.

Но пусть и я строку заветную прижму

К груди, пусть и меня заденет шелестенье

Листвы, да обрету покой на полчаса

И в грозный образ тот, что вылеплен во мраке,

Внесу две-три черты, которым небеса,

Быть может, как теплу сочувствуют и влаге.

«Трагедия легка: убьют или погубят…»

Трагедия легка: убьют или погубят —

Искуплен будет мрак прозреньем и слезой.

Я драм боюсь, Эсхил. Со всех сторон обступят,

Обхватят, оплетут, как цепкою лозой,

Безвыходные сны, бесстыдные невзгоды,

Бессмертная латынь рецептов и микстур,

Придет грузотакси, разъезды и разводы,

Потупится сосед, остряк и балагур.

Гуляет во дворе старик с больным ребенком,

И жимолость им вслед пушистая шумит.

Что ж, лучше б алкашом он был или подонком?

Всех бед не перечесть, не высказать обид.

Есть ужасы, что нам, должно быть, и не снились.

Под шторку на окне просунутся лучи.

Ты спишь? Не за тебя ль в соседней расплатились

Квартире толчеей и криками в ночи?

«Скорей соринка, чем жучок. Полусоринка…»