Времена не выбирают

Количество войск, собранных Карлом под Варшавой, впечатляло. Путешественники приехали как раз в тот день, когда возле города разместился корпус из Финляндии. Каролинеры вели себя здесь как хозяева, это было заметно по их отношению к местным жителям — хоть к простецам, хоть к дворянам, хоть в предместьях, хоть в городе. Шведы-лютеране весело орали полякам-католикам: «Папёжники, мы вас научим правильно молиться!» Ксендзов не трогали, а верующих, шедших в костёлы, частенько били — просто так, ради развлечения. Женщин на улицах тоже что-то не видно: скорее всего, на то имелась веская причина… Словом, поляки полной ложкой хлебали то, на что нарвалась их недальновидная верхушка, сделавшая ставку на шведов. Хорошо себя в этом бедламе чувствовал, пожалуй, только один из панов — Станислав Лещинский, да и то лишь оттого, что с ним бражничал сам Карл.

Шведы радовались. Шведы предвкушали новые виктории. Шведы уже обсуждали и заранее распределяли будущую добычу, которую собирались взять восточнее. В России.

— Самое неблагодарное дело — делить шкуру неубитого медведя, — усмехнулась Катя, послушав, о чём трепались каролинеры в местной приличной забегаловке. — Но мечтать не запретишь.

— Нелегко нам придётся, — сказал Мартин. — Что бы там ни говорили, а свеи — сила.

— А кто сказал, что будет легко? Просто, когда армия настроена именно так, как сейчас эти …победители, любая большая неудача затем воспринимается как крушение мира… Знаете, почему Карл так торопится с походом? У него в казне уже дно показалось. Расходы превышают доходы, даже с учётом пенсионов от французов и того, что он сумел прихватить здесь, в Польше. Если он кого-нибудь срочно не ограбит, содержать армию и флот скоро будет не на что.

— Так и взятое скоро закончится, — резонно заметил Мартин, покосившись на компанию подвыпивших шведов, увязавшуюся за ними следом. — Что далее делать-то будет?

— Попробует обчистить Великого Могола, — хохотнула Катя. В образе пана Владислава она часто улыбалась, подражая оставшемуся в Москве оригиналу. — Но, думаю, индусам можно спать спокойно.

Их не трогали только потому, что «пан Владислав» на публике болтал по-французски. Его изысканные манеры и версальские тряпки служили настоящий бронёй. Но от выпивших шведских пехотинцев лучше было держаться подальше. Встреча с отцом-иезуитом намечалась только через неделю, одиннадцатого ноября, лишние эксцессы ни к чему. Торнской истории за глаза хватило.

3

Зуб был белым и, насколько могла видеть Дарья, отменно здоровым. Это же прекрасно видел и Пётр Алексеевич. Но операцию по удалению оного всё же произвёл — в назидание, так сказать.

Всё началось с того, что один из нанятых немецких специалистов — молодой и весьма симпатичный человек — как-то посетовал в разговоре, что недавно женился, а жена постоянно недужит. Зуб, мол, болит и оттого ей приходится спать отдельно от супруга. «Зуб болит? — переспросил Пётр Алексеевич, которого хлебом не корми, дай попрактиковаться в прикладной стоматологии. — А пойдём к тебе домой, приятель, погляжу я на её зуб. Может, и помогу чем». Пользуясь тем, что дети по позднему часу спали в кроватках под присмотром нянек и статс-дам, Дарья увязалась за мужем. Всё-таки тоже врач, хоть и иной специальности. Щипцы-«пеликаны» у государя были с собой всегда, так что собираться долго не пришлось.

Точный диагноз супруги-медики поставили с первого взгляда: пресловутое inflammatio dolum, воспаление хитрости, то бишь. Только отговорка не самая обычная — не «голова болит», а «зуб нарывает». Молодая женщина, узрев стоматологические щипцы, едва не лишилась чувств, но всё же дала вырвать «проблемный» зуб. Затем ещё и выслушала от Петра Алексеевича краткую лекцию о послушании, которое обязана проявлять жена в отношении мужа.[59] Только после этого венценосные супруги покинули этот дом и сели в карету: не любил государь ходить пешком по Москве.

Трофей — вырванный зуб — Пётр Алексеевич забрал с собой, для пополнения своей стоматологической коллекции[60]. Это была ещё одна его причуда, притом, из числа вполне безобидных.

— А если бы она жаловалась на мигрень, ты бы ей голову оторвал? — не без иронии поинтересовалась Дарья, пока карета неспешно везла их с Кукуя в кремлёвскую резиденцию.

— Иным жёнам бы то не помешало, чтобы в разум прийти, — проговорил Пётр Алексеевич, глядя в окошко.

— Я поняла, что назидание о послушании — это был камень в мой огород, — ответила Даша. — Каюсь, виновата. Ослушалась твоего приказа. Но в той ситуации я не могла поступить иначе.

— Знаю, — не меняя тона ответил драгоценный супруг. — Оттого и не гневался на тебя. Но ты запомни, Дарьюшка: жизнь твоя мне дороже собственной… Без тебя бы там обошлись.

— Ты прав, Петруша…

Скандал в благородном семействе — он такой. Без криков, ругани и битой посуды. Все говорят тихо и вежливо, и все всё понимают… А перед глазами у Дарьи всё ещё стоит картина из недавнего прошлого: Фёдор Апраксин, настаивающий на немедленном отъезде её и детей в Москву.