Времена не выбирают

– Спасибо, Виктор, – ответила по-немецки девушка, и Урванцев понял, что и Виктор Викентьевич, говоривший с ним по-русски, к Деби обратился тоже на Хох Дойч. – У меня есть свои.

«Виктор», – отметил про себя Кирилл, но, кажется, Виктор Викентьевич ничего не пропускал мимо ушей.

– Кстати, Кирилл Григорьевич, если вы не против, – сказал он, подчеркнув интонацией снова возникшее в его речи «вы», – мы можем сократить обращения до личных имен и даже, если желаете, перейти на «ты».

«Вот даже как! – покачал мысленно головой Урванцев. – В демократию, значит, играем?»

– Я не против, – сказал он вслух. – А с чего ты, Виктор, взял, что я комбриг? Мое воинское звание – полковник.

– Был полковник, – хмыкнул Виктор, довольный возможностью проявить осведомленность или, что гораздо более вероятно, желавший показать это Урванцеву. – Но в связи с героическими действиями, едва не повлекшими за собой… хм… ну, скажем попросту, смерть героя, ты, Кирилл, повышен в звании и награжден орденом Октябрьской Революции, что вообще-то следовало бы немедленно обмыть. Ты как?

– Я… я «за». – Кирилл был к этому не готов и едва ли не впервые за много лет попросту растерялся.

«Комбриг… Октябрьская Революция… Смерть героя? Ни хрена не помню!»

– Ну вот и славно, – кивнул Виктор, демонстративно не обращая внимания на выражение лица Урванцева, а что выражение имело место быть, Кирилл нисколько не сомневался. – Мы с Деби подождем тебя, Кирилл, в коридоре, а доктору вообще пора на работу. Ведь так, доктор? Вот и чудно. Ты одевайся быстренько, комбриг, и выходи. Сорока пяти секунд на все про все не требую, но пяти минут, я думаю, хватит. Ведь хватит?

– Хватит, – кивнул Урванцев.

– Вот и хорошо, – сказал Виктор, направляясь к двери, и добавил, как бы говоря это для самого себя: – Посидим, выпьем, о жизни поговорим…

Дверь за ним закрылась, но Кирилл еще какое-то время сидел на кровати, курил сигарету и пытался разобраться в своих чувствах, которые впервые на его памяти – «Снова впервые?» – пришли в противоречие со здравым смыслом. Однако Урванцев никогда не стал бы тем, кем он стал, если бы не умел принимать быстрых и жестких решений. И правильных, разумеется, потому что в его профессии все совершенно так же, как у минеров: ошибся, и привет. Второй попытки не будет, а будет салют, который тебе придется слушать уже из собственного гроба. Впрочем, про гроб и салют – это для красного словца. У боевиков из отдела Активных Операций обычно не было ни того ни другого.

Урванцев сбросил с себя одеяло, встал и, подойдя к столу, загасил окурок сигареты в пепельнице. Рядом со столом, в кресле, были аккуратно сложены его вещи, которых он, хоть убей, не помнил, но, возможно, это были все-таки не его вещи, а вещи, приготовленные для него, что большого значения, разумеется, не имело. Кирилл быстро оделся – всяко разно, быстрее, чем за пять минут, – натянул на ноги стильные коричневые туфли и, проведя рукой по щекам и убедившись, что, как ни странно, но пока он спал – «А сколько я, кстати, спал?» – кто-то его побрил, пожал плечами и вышел из комнаты.

Виктор и Деби ждали его в маленьком холле в конце коридора. Они сидели в креслах рядом с низким столиком и, судя по всему, пили кофе.

«Или сервис здесь запредельный, – подумал Урванцев, направляясь к ним. – Или у них заранее все было готово, но это сомнительно».

– Не обижайся, Виктор, – сказал он, подойдя к их столику. – Но мы с тобой потом посидим. Чуть позже. Тогда и звание обмоем, и орден, и о делах поговорим, в том числе и о том, что и почему я забыл. Но это потом. А пока… – Он замялся было, решая, как лучше сформулировать то, что он собирался сказать, и, в конце концов, сказал то, что сердце подсказало.

– Деби, – сказал он, переходя на немецкий. – Можно тебя на минуточку?

Девушка вскинула на него взгляд своих миндалевидных, как бы чуть раскосых глаз, но ответить, хотя явно собиралась это сделать, не успела. Вмешался Виктор.

– Можно, – сказал он по-русски с каким-то странным выражением, появившимся на его красивом, выразительном лице. – Я только предупредить тебя хочу… Ты, Кирилл, пять недель был без сознания. А до этого… Ну, в общем, ты как настоящий мужик поступил… Прикрыл ее и… Если бы не та гадость, которую ты в себя перед этим влил, и не наша медицина, то награждали бы тебя посмертно. Имей это в виду. Идите, – добавил он, переходя на немецкий. – Чего там. Идите… А когда наговоритесь, ты мне, Деби, позвони. Договорились?

* * *