Времени нет

Ну а дальше просто. Олекса Антоненко был человеком, который стремился контролировать все, в том числе и официальную страницу президента в facebook. Так что я сделал, что мог — запустил на ней прямой эфир и поставил телефон так, чтобы от зрителей ничего не скрылось.

Что было дальше, представить не сложно. Кто-то позвонил Гарди и сообщил, что происходит на президентской странице. На тот момент прерывать трансляцию было уже поздно. Гарда понял, что карточный домик обрушился, и увидел единственную возможность не оказаться под руинами — перехватить инициативу. Но действовать ему было очень быстро. Иногда решение предать принимается в считанные секунды, но мне кажется, Гарда так не спешил. Возможно, он думал о своих годах, вложенных в карьеру будущего президента. А может, вспоминал о дочери, которая не дозвонилась своему отцу из больницы, — ведь это тоже было возложено на жертвенник власти. И только выстрел заставил Гарду действовать.

— Крыса атаковала варвара, — объяснил я Артуру. — Не закрывай глаза.

Гарда оттолкнул подальше президентского пистолета и приблизился к нам.

— Срочно вызовите сюда скорую, — он восклицал это не нам, а зрителям facebook — трансляции, потому что вслед за Гардой на крышу не поднялся больше никто. — Здесь тяжелораненый. Здание «Трех китов», мы на крыше средней.

Артур что-то говорил, и теперь мне пришлось приблизиться к самому уху, чтобы понять.

— Беги, — прохрипел он из последних сил. Но я понимал, что он подразумевает: надо бежать на стадион, пока его не оцепила полиция, счет шел на минуты.

— Не закрывайся. Ни в коем случае не закрывайся. Слушай звук моего голоса, слушай, — ответил я и снова вспомнил пророчество джина.

Клубок подкатился к горлу, волосы на коже поднялись как наэлектризованные.

Из-за меня кто-то погибнет, сказал джин, но правильнее было бы сказать: из-за меня погибнет друг.

— Слушай, Артур, слушай. Я здесь, я рядом… — нужно было что-то говорить, говорить. Он слышал звук моего голоса. Только бы он не лишился сознания. И, не ожидая самого себя, я сказал: — Тогда, в детском доме, они не отказывались от тебя. Они выбрали меня, потому что я был похож на их умершего сына. Только по этой причине, понимаешь?

5.17

Наше знакомство с Артуром не было встречей на равных: он был врачом, я безнадежно больным, и, казалось, такая расстановка фигур не предполагает сближения. Со временем фигуры сменили позиции: я получил друга, который однажды проведет меня в последнее путешествие. Но жизнь любит расшатывать основы однообразия своими кульбитами, она — настоящий анархист. И сегодня оказалось, что Артур может умереть раньше меня, смертельно больного.

Это я потащил его на стадион, я предложил подчиниться полицейскому, я позволил событиям на крыше завершиться именно так. В том, что он оказался под скальпелем хирурга, была моя вина.

Сложно представить, что он почувствовал, узнав во мне укравшего его судьбу мальчика. Он разозлился, что я не успел вылепить из своей жизни что-то путешествующее, или наоборот — это немного успокаивало его боль и обиду? Я вспомнил, как Артур подарил мне палку, в набалдашнике которой спрятал мой шанс на выздоровление. Два существа — черное и белое — боролись тогда в нем.

Еще одна мысль не давала мне покоя: до той несчастной рыбалки, когда Артуру открылась вся правда, он мне был гораздо большим другом, чем я ему. Положение больного давало мне преимущество чаще рассказывать о своих переживаниях и реже слушать их от друга — и я этим пользовался целиком.

Поездка на Олимпийский должна была стать нашей точкой обнуления, но на стадион мы так и не доехали. Теперь Артур в операционной, палку с лекарством и отпечатками президента наверняка уже в руках полиции, а я — в коридоре: жду окончания операции. Если все завершится как положено, и Артура вывезут из операционной без сознания, но успешно залатанной, из нас двоих ему придется решать, как поступить с нашей дружбой. Или мы забудем друг о друге, или история на крыше станет шансом для того, чтобы выдолбить новую лодку нашей дружбы взамен разбитой на порогах.

Ступням было жарко из-за надеты на кроссовки бахилы, хотя кондиционеры в больнице работали на совесть. Откуда-то звучали женские голоса и лязг металла, но в коридорном переулке перед входом в операционную были только трое: я, Капитан и антикоррупционный прокурор Мостовой. Неисправная люминесцентная лампа время от времени моргала, сопровождая свое изменчивое настроение неприятным треском.

— Ну и кашу вы заварили, — Леонид Мостовой тщетно пытался получить от меня хоть какие-то подробности, а потом сдался и забрался в телефон — ленты всех новостных агентств сегодня горели красным.