Времени невидимая твердь

Удел летучей мыши:
в тисках ночных округ
все мечется, и свыше
ей дан лишь зрячий звук.
А днем средь вечной грязи
в звучанья кладовой
она, подобно фразе,
висит вниз головой.

«Без значенья помолчим…»

Без значенья помолчим,
словно камень скинем с плеч —
ты, кручина, не кручинь,
ты, переча, не перечь.
Это мы на склоне дней,
словно миг один, одни —
ты, желанье, не жалей,
ты, сомненье, не сомни.

«Был воздух млад. Был молод…»

Был воздух млад. Был молод
удел наш. Словно дым
висел над нами город
огромный. И над ним
летали птицы 'aло,
лилово и пестро,
и каждая роняла
бескрылое перо.

«Кто к людям безоглядно…»

Кто к людям безоглядно
измлада был влеком,
кто собственные пятна
в них не искал тайком,
того предаст товарищ,
тот станет нелюдим
под старость, как пожарищ
охолонувший дым.

«Остается надеяться лишь…»

Остается надеяться лишь
на созвучий безлюдную тишь,
на деревья — дай Бог им ветвей —
на приземистость псковских церквей,
на печной изначальный огонь,
на друг друга родную ладонь
и на небо, где — с веком не в лад —
только птицы да звезды летят.

«Кровавая зелень…»

Кровавая зелень
осеннего дыма
и неба высокого
стог.
И то, что прекрасно,
то необратимо,
как зелени красный
листок.

Ноябрь

Пусты конурки дач.
Участки кривобоки.
Прозрачны сучья, сроки.
И воздух гол, бродяч —

в штакетниках густых,

заборных сетках. Это —
весь скрип калиток лета
на ржавых петлях стих.

Твоих пустот, зима,

уже пустуют знаки:
бездомные собаки,
безлюдные дома.

До срока, хоть сама

уже почти приспела,
сорокой черно-белой
прикинулась зима.

И стала настом слизь

ухабов, ям дорожных —
в нем свежезаморожен
антологичный лист.

Лес хвойным стал. И пуст

в его сырых отрогах
столбов четвероногих
высоковольтный путь.

Всё — в одиночку, врозь

и коль оттаял иней,
алеет на рябине
несклеванная гроздь.

Так в солнышке косом

ноябрьских дней бесславных
мы шли нарезать лапник
с моим живым отцом.

«В век аббревиатур…»

В век аббревиатур
объятия короче,
короче дни и ночи,
веревочка и шнур.

И над тобой, земля,

над прорвою финалов,
мы, как инициалов
сплетались вензеля.

«Трудолюбивых ангелов крыла…»

Трудолюбивых ангелов крыла
помяты и изгвазданы. Их лики
черны от копоти, как черные дела.
Отчетливей на черном пота блики.
Прозрачные эфирные тела
реальней плоти. Молодые длани
опутаны узлами синих вен.
Кистей суставы сбиты. И колен
бугры уродливы. А кудри слиплись. Тлен
уже коснулся душ бесплотной ткани.
В очах потухших — отблески геенн.

«Остались от восстаний…»