Временник Ивана Тимофеева

Во время указанного ранее ополчения против неверных в той ограде были собраны вместе все великие благородием, главные правители всей державы; между ними же был и первый правитель дел, тот завистник, который с того времени и ранее стремился мыслью к царскому месту: проявление этого его желания видно было и в скрытом образе и познавалось от дел, хотя и не обличалось. Все величайшие от древних времен столпы (князья), которые и без него все, от малого до великого, снаряжение, (необходимое) для настоящего случая, могли бы устроить, бездействовали, еще ранее охваченные страхом перед этим властолюбцем; они возвышались над ним только именем и местом, но не властью, а по существу совсем не имели никакой власти. — Подобно пчелам, когда они бывают около своей матки, они вокруг него (проявляли) чрезмерное прилежание, но он по природе был (подобен) льву, а они подчинялись ему из-за страха. Так один он преобладал над всеми ими, и тогда еще более усилилась над всеми его власть, честь и слава, так что и при самом царе все не боялись и не стыдились хвалить его чрезмерными похвалами, прославляя и возвеличивая его до того, что едва не сравнивали его с царем; от этого он еще больше укреплялся в своем желании. Око державного все это видело и слухом он сам (все это) слышал, потому что божественная душа его не нуждалась для всего этого в свидетеле или обличителе; однако, что думал обо всем этом царь, — был ли он, по словам некоторых, вне плоти или в теле, слушал или не слушал, — ясно узнать об этом или изведать глубину царского сердца простецам невозможно; неузнанное осталось и непостигнутым, — каждый знал только, что благонравие не допустит царя до злобы. Когда же святые уши угодного богу по плоти царя нашего, несомненно молящегося вместе с другими, в душе молящимися о царстве, не привыкшие принимать всякий ложный слух, получили достоверную весть о богопротивном царе, об отступлении его от города и для всех совершенно неожиданном далеком бегстве, — тогда тот любитель сана, с места, окруженного тем построенным вне города укреплением, называемым обозом, вошел не со всеми силами, а только с именитыми и великими, в город к нашему благочестивому царю. Все эти вельможи, сообщая патриарху и царю[113] о поистине богоподобном отражении нечестивого (хана), приписали все это человеческой славе, имея на языке славословие и умея истину претворять в ложь: они сочинили ложные слова, говоря, что именно тот (Борис) своим распоряжением отогнал нечестивого хана от царства (Москвы); этой лестью они указывали на незлобие царя и робость других, а на остальных не обращали внимания; эти (лжецы) хотели быть в милости у этого любителя славы и получить от него в награду всякие суетные (блага). И когда он, с помощью прислуживающихся льстецов, достиг желаемого, тогда все хранилище царских сокровищ, как обладатель, радостно, как бы играя и скача от веселья, потому что его хвалили, приказал отворить и (сокровища) вынести и, неограниченно награждая всех бывших с ним в укреплении, прежде всего удовлетворил своих словоласкателей, которые поощряли его смелее стремиться к конечному выполнению его желания, а потом наградил по чину и военных ратников настолько, насколько в поспешности успел.

Ради утверждения своей славы и раздачи незаконных наград, он (Борис), после бегства от города нечестивых татар и своего возвращения в город с места ополчения, три дня промедлил в городе. И когда он хорошо узнал, благодаря извещению, что (хан) бежал и не возвратится и что он за эти дни в последнем своем бегстве достиг города по имени Ливны,[114] тогда этот славолюбец, найдя в царствующем городе еще многих, ласкающих его желание и получивших от него награду, замыслил и даже сделал (следующее): приняв напрасную славу от людей, к первой ложной своей славе и новую приложил: (отправился) преследовать того (хана), как ветер, что делают обычно одни неразумные, допустив его уйти вперед из-за своего ненужного и нарочного промедления в городе. Да как бы он и не отпустил его? Против него, он, лживый храбрец, не мог во все время осады встать не огражденным! Он не захотел, не входя в город, тогда же преследовать его из своего защищенного места, называемого обозом, пока тот еще не убежал далеко, — тогда храбрость преследователя бежавшего была бы очевидна. Он тогда не погнался за тем сразу потому, что видел свою трусость и знал, что если бы убегающий почувствовал преследующего за своими плечами, тогда, возвратившись, разбил бы непременно преследующего. О таких сам господь всех в св. писании сказал: "блюдитесь от псов", и в другом месте: "да не разорвут вас, возвратившись".