Временно

Зачем мечтателем – не знаю, быть зачем? Кем станешь, если быть тебе никем? Быть может, в смысле жизни, которого не может быть, и есть то самое, нашедшее меня, триумф мой, власть моя над собою, земля моя, земелюшка, не бетонная, живая. Чувствую я, чую, почти потрогать могу, как бутылку в пивной, как сиську у Ассы пощупать, как процесс о вредительстве и долгом и безрезультатном самоубийстве. Когда все рухнет, когда все сверху упадет, я не замечу даже, я не смогу заметить то, что будет дальше. Я буду помнить лишь о том, том самом, что живее всех воплощенных в памяти и в небе, как в зеркале. В такое небо в ночи смотреть не перестанет быть приятно, и даже в кромешной, страшной, как в войну, на луге, где времени не будет даже после смерти. Я ни черта не понял бы, среди моих, о господи, прости мне жизнь мою, звезд, что ты мне посвятил сегодня, а завтра – ей, что я люблю так часто и всегда. Люблю бессмыслицы звезду, и так и будет. Я белая овца, кричу, машу рукой, вхожу в леса, но умираю таким вот, счастливым таким, моля себя: «Ну подожди, немножко подожди». А все равно мру крысой, не овцой, забитый палками и каблуками. Что это новое и кто его придумал? Ах, бог, за что такая честь мне выдумать тебя.

– За то, что ты хороший, глупый и временный.

10:32

Пока Жа спал, Асса устроилась на работу. Малыш Жа был зол, но потом стал отдыхать от нее и отдохнул. Она работает сегодня целый день, а вечером они идут тратить ее дневную зарплату. Ей платят сразу за целый день. Она зашивает разбитым сердца и руки – женщинам и мужчинам. Посмотрим, зашьет ли и его сердечко.

апрель, 30.

22: 09

В бар они зашли позже остальных, долго курили у входа и мялись, как дети. Жа предложил Ассе банан из своей ссобойки с работы, которую не доел. Она довольно откусила банан и прожевала, ругаясь матом на прохожих туристов, разговаривающих на фарси. Рассказывала про своего босса гомосека и как он приставал к ней, перепутав в темноте ночного клуба с мальчиком. Жа хохотал и глядел на ее руки, на ее длинные, как фонарные столбы, ночные и холодные руки. На входе в клоаку табачного дыма и коктейльных платьев их встретила бабушка с красными губами в элегантно стянутой ленточкой шляпке. Асса скинула пальто на свободный стул, Жа повесил свое на вешалку у входа. Немолодой бармен кивнул Ассе, будто бы давая знак, и немедленно протянул порцию вина в бокале.

– Австралия, шираз, ваше любимое.

– Благодарю, – кивнула ему Асса.

– Откуда ему знать о твоем любимом вине? Мы здесь в первый раз.

– Он знает все, я его сегодня зашивала. Вот, попробуй сам.

Жа подошел к мистеру в мятой белой рубашке, перевязанной красной широкой лентой на груди, и с улыбкой в полрта, и Жа было раскрыл свой, но мистер лишь кивнул и, проведя несколько манипуляций руками, через мгновение протянул малышу порцию мятной водки с апельсиновым чаем и дольку осьминожьего арбуза, а затем ткнул официанту на их столик, что-то урча знаками. Жа сел, опрокинув напиток и заедая его полуживым и красным.

– Кальвадос из Франции, – подал зашитый официант.

– Спасибо, не стоило. – «Но чего-то стоило все-таки», — думал Жа.

– Ну что вы, редко к нам заходят гости с чистейшими намерениями и идеальным вкусом. – Официант довольно улыбнулся и скрылся в чаще загримированных девушек легких увеселительных наружностей.

– Я же говорила, ты ничего о себе не знаешь. А здесь о тебе знают все.

Жа посмотрел на плечо Ассы, чуть оголившееся от ее телодвижений, ерзаний на месте. Ему тут же захотелось выгравировать на стенах подземок и в бюстах уставших великих вождей новое творение мира – ее шелковые плечи.

– Где мы очутились? – Его пивные детские слезы так и наворачивались от немыслимости наблюдаемого.

– Мы там, где я была в своих снах. И долго ли, мало ли мы проведем с тобою жизнь воцерковленную, если наш храм построим сами из пустых бокалов вина и стаканов виски.

– Гхмдтрг, – Жа подавился осьминогом. Асса его поцеловала, и тот был сыт и любил вовсю. Грохотала талая музыка, свет стягивал свою одежду, за стойкой бара медленно капало с мужской рубахи на стол. Седая бабуля с красными губами указывала сынку пальцем на старые часы с гильотиной. Те остановились в тот момент, когда осьминог стал убегать с тарелки малыша, пьяного от долгого ожидания.

май, 1.

01:23

– Не знаю, как сказать о том, что у нас с Ассой был секс минуту назад. А нет, знаю. Мы занимались любовью, – так в книжках пишут. Я ее, она – меня, любили. Любили долго, пока не надоело и не выпустили все наружу. Снаружи оно умерло, а в нас еще осталась частичка живого, и ей теперь накапливать свою силу, но как ей помочь? Думаю, нужно ли помочь ей. Асса говорит – не нужно, ложись спать. А что, во сне и мучиться не нужно, и жить не приходится, нет варианта лучше.

– Ты с кем говоришь, малыш Жа? – прошептала Асса.

– Ни с кем, спи, хорошая.

май-мой, 2.

04:46