Временно

А они ему хмурятся, грустят, плачут почти. Говорят: «Бедный, бедный мальчик-девочка, совсем у него никого нет, посмотри, он бродяжка, у него нет мамы».

Тогда Жа меняет свое уравнение на:

мальчик-девочка – пес – водичка с крыши – капель – весна – водяной пистолет = беда, одиночество, скорбь, слезы. А слезы = капель. «Все правильно, – говорит им Жа, – есть общее равенство, решение верное».

Как же так? Наверное, поэтому они ему, родители, так и не подарят водяной пистолет, даже когда Жа сможет их попросить словами. «Потому что скорбь тебе не нужна, хороший мой».

Откуда же у бродяжки пистолет? Жа хочет быть одиноким, чтобы его счастье было = слезам, одиночеству, скорби. Гладь по приемнику. Плачет. Гладь – забыл, о чем плачет.

май, 3.

04:51

В квартирке снизу по проводам бежит обрывками голосок:

– Не очень… хорошо… С чего бы мне… помочь. Не… знаю. Не могу найти… где сейчас. Тебя всегда поддержат… в ванной. Не сохранился… в этот момент… не могу найти, где можно… посмотреть на звезды. С ней… справишься.

И никаких равенств. А тетка какая-то машет в окошко и машет, будто подойти не может и поздороваться как человек. Что это она и впрямь? Как пес.

– Хватит меня гладить! Счастье так печально, и весь мир, что вижу я теперь, так сладко плачет и течет ручьями вдоль бесконечного количества пар ножек с одними только мизинцами на них. Гладь, гладь, гладь…

Потекла обратно в руки сверчка-паучка черная вода.

май, 5.

00:32

Какая гадость. Жа заболел, а так хотелось выкурить наркотиков в свой выходной, погладить бездомного соседского кота, выстричь усы и волосы в носу. Маленький Жа мрет, как муха на говне в испепеленном мае, а малышу б лимону бы да девку под язык.

04:12

Луна всю ночь не давала Жа покоя. Полная, как груди молодой мамаши, что вот-вот взорвутся, разлетятся и станут жидкой любовью, сердцами четырех, как у одного Вовы. Жидкая луна – больше никак ее не назвать. Она клала свою голову малышу на подушку и, мурлыча, пела песенки глазами злобных псов и их поводырей. Светились дети, фонарики о потолок разбивались, плавились часами на рояле, а за стеной кто-то сильно кричал матом, хотел справедливости, покорной казни и лимонаду – запить. Весна за окном, весна, а снег идет так медленно и ласково и не спешит в молчании своем. «Искусству быть», – лепечет ему Луна и удаляется под одеяло к Ассе. Та спит в полу, укрытая не то чтобы, а так. «Как, – думает Жа, – люди придумали спать на кроватях? Они ж не короли, совсем уж небольшие, не держат даже в руках себя. Его мир еще не придуман, но в его мире нет кроватей – Жа спит на матраце, и луна приходит лишь к нему. Похмельная, расстроенная, шальная, такая красивая. Но малышу со всеми ими, и в тенях, и в запое, и в бешенстве больном, так одиноко без кой-чего.

– Чего-чего?

– Спи, Асса, дорогая, любимая моя, пока не кончилась, спи, размышляй, любуйся.

– Это не я, ну, то есть Я, но я – не Асса, это. Тик-так.

– Ты здесь?

– Не пропусти, не забывай.

май, 9.

20:35

– Алло-о. А-а кто это? Алло?

– Я слушаю вас, слушаю я, да?

– Давно не слышались, алло, привет.

– А кто это?

– Ах, глупый Жа, это Сверчок, поэт! К вам есть претензия.

– Откуда?

– Мне тут велели доложить, что на работе вашей было увлечений ваших не преувеличено. И гладите вы дам сокамерниц примерно так же, как рубахи – утюгом. Совсем не честь, смотрите, вы убьете еще так кого-то.

– Я сожалею, сладкий голосок, но мертвецы мои обычно воскресают.

– Как знать, ли все?

– Узнай.

– Ну, хорошо. Еще одно. Не знаю, как в стране идут дела, но у меня есть май, а у вас Асса. А что за удовольствие быть одному в май? Я в рестораны дорогие хожу, чтобы только диваны их пропердеть хорошенько. Хотя в последние времена по моей квартире кто-то постоянно ходит и не пускает меня в двери. Целую вас и не только в субботу.

– Я ни черта…

– Не страшно. К вам прибудет.

Какое бессознательное па. Отвесный склон бугристых щек малыша Жа стал слезкам во препятствие. Заплакал он от невозможности сдержать эмоцию. Так он соскучился, так он соскучился по тому, что мог быть одинок.

11:15