— Юрий Андреевич был осужден по ложному обвинению и отбывал свой срок по ошибке. Я постараюсь доказать это в нашем времени. Если, конечно, получится, — Егор замялся, не зная, что еще добавить, — Я верю в его невиновность.
— Я тоже, — неожиданно сказал Георг, — В отряде есть один человек…
Он запнулся, вероятно не зная, как сформулировать, но потом нашелся:
— В общем, он говорил, что командир сидела. Но тебе все верят. Даже он. И правду старшина тогда сказал — вы хорошие командиры. И мне всё равно откуда вы и всё остальное. Короче, я с вами и жду приказаний, как говорится.
— Ты что скажешь? — Егор посмотрел на Вацлава.
— Я до сих пор люблю тебя, — Вацлав улыбнулся страдальчески, — Но, думаю, теперь это быстро пройдет.
— Конечно пройдет, Вацлав, — вздохнула Юля, — Влюбился-то ты в юную и стройную девчонку, а не в шестидесятилетнего мокродела с двадцатью двумя отсиженными.
Вацлав тоже вздохнул печально и глянул на Егора с каким-то нехорошим лукавством.
— Ты ведь, курва, знал всё с самого начала. Хоть бы сказал что. Намекнул бы как-то… Я ж, сука, спал и видел, как её целую… И подначки эти у костра на мыловаренном заводе… Ты ведь тоже знала, что он нас тогда раскидает как котят. Как ты там сказал — быстрого реагирования? Ладно, чё уж теперь вспоминать. Да плевать — я тоже с вами! Вы фартовые.
— Ну, а вопросы про будущее будут? — Егор улыбнулся, — Я готов в какой-то мере осветить, по возможности…
— Польша будет свободной? — спросил Вацлав.
— Да как сказать. — Егор покачал головой, — Будет. Там сложно все в Европе, а я не политолог. Да и не объективен — потому как московит. Кажется, так у вас принято говорить. Коренной москвич, в общем. Из Биберево, если че… Почти заМКАДовец, — прибавил он, понимая, что вряд ли его искромётный юмор тут оценят по достоинству.
Юля оценила. Расхохоталась и наивно осведомилась:
— Да ладно. С таким лавэ и в Биберево?
— У меня там двушка обычная была. Подарок, понятно….
— Я даже знаю от кого! Но ты не парься, я никому не скажу, — весело закончила она.
— Давай убьём тему? — продолжать Егору не хотелось.
— Да не вопрос! — Юля вмиг стала серьезна, — Парни, не об этом базар, есть ещё вариант…
Она выдержала паузу, вероятно для того, что заострить на своих словах внимание.
— Вы вольны свалить, куда душе вздумается. Оформим вас геройски погибшими. А вы за бугор. Я денег дам нормально — жизнь хватит обустроить.
— Ты может не понял, Юрий Андреевич, — Вацлав обращался теперь подчеркнуто вежливо, — Я не за деньгами и не за орденами с медалями сюда шел. Мне твоё лавэ теперь… Ты реально мужик?
— Даже не сомневайся. Ты прости меня, Вацлав, я перед тобой больше всех виноват. И крыть нечем.
— Да че уж теперь, — Вацлав тряхнул головой, словно отгоняя какие-то мысли, — Забыли.
— А я тоже тебя любил, — вдруг сказал Георг, — Мысли разные подлые в голову лезли… Даже мечтал, чтоб мы с тобой…
— Че дальше делаем? — Егору надоели эти сантименты.
Юля пришла в себя и оживилась. Кинула на него какой-то странный, но благодарный взгляд.
— Да ничего не делаем. Живём, как раньше жили. Вы можете до вечера отсыпаться. Потом выдвигаемся.
Юля развернулась и пошла в лагерь. Они следом. Но через пару минут Георг не выдержал:
— Ну, а как оно там в будущем?
— Потом расскажу, — отмахнулся Егор, — Будет ещё время. Но вы, ребятки, сами понимаете, что об этом никому ни слова!
— Так а че ты тогда кричал? — вспомнил Георг.
Егор остановился, развернулся к ним лицом:
— Это самые страшные преступления фашистов. Лагеря Смерти, где погибнут миллионы…
Они и правда проспали до вечера. Потом Юля веселая и шумная, ввалилась к ним в землянку и растолкала всех с криком: «Рота подъём — труба зовет». Дождалась, когда они начали подавать признаки жизни, присела на край лежанки Георга и сказала совсем уже другим тоном, деловитым и серьёзным:
— Георг, ты приглядись к этому парню. Артур, который. Не нравится он мне что-то…
— У тебя какие-то конкретные претензии или так — голая чуйка? — Егор не вставая потянулся до хруста в суставах.
— Не могу сформулировать точно, но вертится что-то такое. Ты расспроси его про семью подробнее. О жизни до войны. Что, да как… У них там голод был страшный, да и репрессии тоже не обошли стороной. Может, в этом все дело? Мало ли что… Ты послушай, о чем он гауптмана спрашивать будет, чем интересоваться. Не будь навязчив, чтобы не оттолкнули тебя, и не слишком удаляйся, чтобы не забыли о тебе, — процитировала Юля назидательно, подняв вверх указательный палец, и добавила уже обычным тоном, — И в деле его проверить нужно, так чтобы не подставиться по-крупному.
— Какой голод? И что за репрессии такие? О чем ты вообще? — встрепенулся Георг.
— Ты в курсе? — спросила Юля Егора.
— Да, слышал, конечно, и о репрессиях, и о голоде. Даже «голодающее Поволжье», как нарицательное выражение встречал где-то в Инете…
— Что за Инет? — встрял Вацлав.
— Егор вам всё расскажет. Собирайтесь. Если что, то я потом добавлю инфы, если надо будет, — Юля вышла из землянки бросив на ходу, — Только шепчитесь тут аккуратно, чтоб не подслушал никто ненароком.