Оставив других их заботам, мы поднялись на самый обвод воронки. Оттуда было видно, как по равнине, в ореоле красной пыли, среди дюн и впадин, по всей линии горизонта постепенно всплывали хроны, вразброс, без какого-либо вразумительного порядка, похожие на кучевые облака, выплывающие из затерявшегося шлейфа ветра. Серебристые точки, размером не больше шарика, то формировались, то растворялись в воздухе...
— Как будто армия идет...
— Орда, но не сплоченная Голготом...
— Скорее, без тебя и Пьетро... Это вы сплачиваете нас вместе.
Хотя ветер снова начал усиливаться, похоже было, что он никоим образом не влиял на ход хрона, приближавшегося к нам со скоростью человеческого шага, не более того. Он был в сотне метров. Дикое чувство тревоги нарастало по мере того, как он беззвучно скользил в нашем направлении, вытянутый, продолговатый кокон с плавающей, поглощающей свет оболочкой... Вокруг хрона ветер словно замолкал, звук рассеивался, затихал. На нас ползла густая тишина, некое присутствие без лица, без морфы, но чья мощь ощущалась физически.
— Пусть подойдет поближе...
Когда он оказался всего в десяти метрах от нас, я отошел в сторону; Ороси была смелее, она подождала еще немного. Вихри песка проносились через его панцирь, и с обратной его стороны появлялись маленькие блестящие мокрые шарики, липнущие к земле. У нас с Ороси сработал один и тот же ребяческий рефлекс: мы стали бросать горсти песка на оболочку хрона. Песчинки кристаллизовывались и таяли. Вблизи поверхность хрона вовсе не выглядела органической, она скорее походила на струящееся
полотно текучего металла, вроде того, что Леарх иногда плавил в своем горне. Хрон не вызывал никого желания дотронуться до него и уж тем более запустить внутрь руку.
— Бросить камень? — спросила Ороси, хотя это вовсе и не было вопросом.
Камень рассек хрон, словно воздух, и упал на землю как был. Как был? Точнее сказать, словно его только достали из ручья.
— Верни назад, подождем, пока хрон его ассимилирует.
Ороси расположила камень на траектории движения хрона. Похожий на грузного призрака, на текучий цилиндр, тот проплыл перед нами... Метров пять в высоту, шесть в ширину и не менее тридцати в длину. Если уметь внимательно всматриваться, знать, на что обратить взор, можно было увидеть, что он весь покрыт глифами, подвижными, словно только начертанными, которые мне, естественно, не удалось отнести хоть к какому-либо из известных видов письменности. Обрывки дуг, сегменты черт, то закручивающиеся, то слитные, стремящиеся что-то высказать, если только... Если только не впрыскивать в них смысл, которого в них нет, не усматривать узор из случайных царапин и насечек, как это свойственно делать человеку... Как только хрон прошел, мы бросились взглянуть на камень. Результат привел нас в замешательство.
— Преобразователь царств?
— Минерально-растительный?
— Минерально-животный, скорее.
— Почему?
— Потому. Посмотри на шлейф за ним...
x Я наклонилась к земле. Песок шуршал. Мне сделалось неспокойно. Если бы Альма это увидела...
— Нужно вернуться назад, Сов. Если хрон погрузится, нужно быть рядом с остальными.
¿’ Эй, здорово, братишки! Длиннющая орава малышни, что высидел папочка Ветроворот, топайте сюда, разводите ваше волшебство по всей округе, давайте, заворожите нас! Цикроны и психроны, хротали в полном сборе, навалом, по пять штук зараз, кучками по дюжине, металлически-серые, мареново-красные, тыквенно-синие, не бегите от нас, побудьте с нами еще миг! Пока не испытаете на нас свои таланты! На что способны, пускай пыль в глаза! Пусть дружище Сов, и наша элегантность с флюгером, Аэрофифи, измеряют и анализируют, сколь пожелают — тут все равно придется собственной кожей занырнуть поглубже да глянуть хорошенько, кто там где, во что все это превратится, поскольку хрон, да-да, приближает будущее, ускоряет блуждание, но жребий ваш, тяните карту... Наука вас не успокоит на их счет, лишь интуиция, тронь свет, иль запах, уж лучше следуйте за моим даром, я трубадур, ну а скорее, молодой метатель, чего же? Судеб и причуд, открою голос и кричу:
— Хрон идет! Полный порт! Отвязать стадо! Овечки на склоне! Беееее!
) Ни я, ни Ороси его не заметили. Только Караколь. Почти идеальной формы яйцо, десять метров в длину, с шероховатой кожурой. Не подсказка ли это? Ордийцы отвязались, отщелкнули карабины, часть группы подошла поближе с крайней осмотрительностью, хотя никто не стал так близко, как Караколь, который поглаживал хрон ладонью, не осмеливаясь, однако, на большее. Безотчетно для самих себя Пьетро и Голгот обернулись к нам, Альма отошла вглубь впадины, Аои и еще несколько человек с