— Молчать и ждать! — лаконически сказал Сюлли. — И этим самым не предавать бегству принца никакого политического значения.
Мог ли Генрих, обезумевший от горя, послушаться голоса рассудка? Предложение Сюлли было отвергнуто, а за беглецами было послано в погоню во все концы десять или двенадцать конных отрядов, настигнувших их в Ландресси, то есть уже за чертой французской границы. Эрцгерцог Альберт, сначала было отказавший принцу в пристанище и предложивший ему выехать из его владений, великодушно помог ему с женой добраться до Брюсселя, куда они прибыли 17 декабря и были радушно приняты принцем Оранским. Спинола, испанский полномочный посол, объявил принцу Конде, что он находится теперь под покровительством его величества Филиппа III, короля Испании и обеих Индий.
Странная судьба Генриха IV в его любовных интригах: все они носят на себе отпечаток какой-то театральности. Связь с госпожой де Сов — водевиль; с Коризандой и Фоссезой — комедия, с Габриэлью — трагедия, с Генриэттой д'Антраг — драма, с принцессой Конде — просто арлекинада, в которой король преследует молодых супругов не хуже балаганного Кассандра и подобно ему остается с носом. На долю испанского короля выпала роль доброго волшебника-покровителя угнетенных…Несмотря однако же на неудачу, Кассандр не унимался и отважился еще на две отчаянные попытки: или похитить у принца Конде его жену с помощью добрых людей, или развести супругов формальным образом.
Брату покойной Габриэли д'Этре, маркизу Кевру, в феврале 1610 года было поручено, именем короля, истребовать беглецов у эрцгерцога Альберта. Последний, отвечая решительным отказом, берег своих гостей как зеницу ока. Секретно подосланные шпионы разведали, что принцесса Конде вовсе недовольна защитой эрцгерцога и весьма скучает в Брюсселе. Скучает, стало быть не прочь бежать во Францию, где ждут ее объятия короля, любовь которого возрастает вместе с препятствиями… Генриху посчастливилось склонить на свою сторону супругу Берни, французского резидента в Брюсселе; все было приготовлено к похищению, но один из сообщников Валибр довел обо всем до сведения испанского посланника. Неудача! Опасаясь, чтобы вместо жены, король не вздумал похитить его, принц Конде уехал в Милан, поручив жену эрцгерцогине, женщине благонадежной, поместившей принцессу в комнате рядом со своей собственной спальней. Похищение было немыслимо, зато Генрих придумал иным путем овладеть Шарлоттой, уговорив ее отца послать за ней тетку, госпожу д'Ангулем, чтобы потребовать принцессу у эрцгерцогини отцовским именем, чему не могло быть никаких препятствий. В случае успеха немедленно по приезде Шарлотты во Францию решено было расторгнуть ее брак с принцем.
Этот план созрел в голове Генриха IV в то самое время, когда он занимался приготовлениями к войне с Австрией; войне, которая могла иметь громадное влияние на судьбы европейских государств. Вместе с тем, как бы желая вознаградить Марию Медичи за все свои минувшие и настоящие погрешности, Генрих решился короновать ее в Сен-Дени венцом королевским… Так последний месяц жизни Генриха IV был им проведен в смотрах войск и заботах о вооружении, в распоряжениях о церемониале коронации и в нетерпеливом ожидании приезда Шарлотты Конде, за которой тетка ее уже отправилась в Брюссель.
В исходе апреля 1610 года придворные стали замечать в характере Генриха какую-то странную перемену. Король сделался задумчив, рассеян и необыкновенно печален. Доныне шутливый, охотник посмешить и посмеяться сам, он теперь выбирал для разговора преимущественно мрачные предметы, слово «смерть» всего чаще срывалось с его бледных губ, и невольные слезы навертывались на его глаза. Предчувствие близкой кончины, обнаружившееся теперь, возмущало душу короля гораздо ранее; еще в феврале месяце в письме в Брюссель к одному из своих агентов он сделал следующую приписку: «От тоски у меня остались только кожа да кости; мне все прискучило… Я чуждаюсь общества, а если ради приличия бываю где в собрании, то вместо развлечения чувствую смертельную тоску…»
В пятницу, 14 мая 1610 года, Генрих IV в карете отправился в арсенал для осмотра новых орудий и, по какому-то неизбежному предопределению, приказал везти себя через узкую и извилистую улицу Железных рядов (rue de la Ferronerie), в которой два встречных экипажа с трудом могли разъехаться. День был жаркий, и оконные кожи (тогда заменявшие стекла в каретах) были спущены. Едва успел королевский экипаж въехать в эту трущобу, как принужден был остановиться, встретив воз с сеном, перегородивший ему дорогу. Карета остановилась, король разговаривал со своими спутниками, и в эту минуту человек среднего роста, рыжий, с всклокоченной бородой, приблизился к карете и, вскочив на спицу колеса, просунул голову и правую руку в окно… Сверкнуло лезвие ножа, по самую рукоятку вонзившегося в сердце короля, сердце влюбчивое, непостоянное, но бесспорно доброе.[71]