Времетрясение. Фокус-покус

– Господи… – сказал я, – что же там такое? И почему Текс Джонсон выскочил отсюда, как ошпаренный?

– Один документ, в самом низу, – сказал Уайлдер, – очень его огорчил.

– Что это может быть? – сказал я. Положа руку на сердце, я не мог себе представить, чем я так огорчил Текса. Когда я занимался любовью с его женой, я просто хотел сделать нас 2х немного счастливее. Я не думал о том, что она чья-то жена. Когда я с женщиной, у меня на уме совсем другое, и мне совершенно не важно, за кем она замужем. Не могу говорить от имени Зузу, но сам-то я не хотел причинить Тексу ни малейшего огорчения. Когда Зузу говорила о нем пренебрежительно, я сначала должен был вспомнить, кого она имеет в виду, и сразу же вставал на его защиту.

На первый взгляд этот документ, лежавший «в самом низу», показался мне каким-то расписанием – может, рейсов автобуса из Сципиона в Рочестер, и я было принял его за не слишком тонкий намек на то, что мне надо убираться из городка как можно скорее. Но тут до меня дошло, что все сроки прибытия и отправления относились лично ко мне, а депо, так сказать, представлял собой дом Президента Колледжа.

Точность дат и цифр была завизирована Терренсом У. Стилом, которого я знал просто как Терри. Его полного имени я не знал – я думал, что он новый садовник, работающий в городке, он сам так сказал. Выяснилось, что он – частный детектив, которого Текс нанял, чтобы собрать на меня компромат. То немногое, что он мне рассказал о себе, могло быть целиком выдумано ГРИОтм, а может, почти все было правдой. Кто знает? Кому это интересно?

Помню, он мне рассказывал, что его жена вдруг сделала открытие, что она лесбиянка, и влюбилась в женщину, диетолога старших классов.

Обе женщины скрылись вместе с 3 его детьми. Эту историю запросто мог сочинить ГРИОтм.

Эта таблица, относящаяся ко мне и Зузу, была подписана детективом и заверена нотариусом. Нотариуса я знал. Его все знали. Это был Лайл Хупер, брандмайор и владелец кафе «Черный Кот». Его убьют вскоре после массового побега из тюрьмы. Этот документ, с подписями и печатями, окончательно убедил меня в том, что моя постоянная должность полетела ко всем чертям.

Уайлдер сказал, что остальные документы в папке – свидетельства, собранные детективом по его поручению. Они подтверждали тот факт, что я вел себя как бесстыдный прелюбодей, с того самого момента, как прибыл со своей семьей в Сципион.

– Я полагаю, вы со мной согласитесь, – сказал он, – что ваше поведение в этой долине может служить образцом распущенности и аморальности.

Я положил папку на стол, не раскрывая, чтобы подчеркнуть, что мне ни к чему заглядывать внутрь. Я как будто бросил на стол свои карты, играя в покер. При этом я прикрыл папкой экземпляр ежегодного отчета Казначея, размноженного перед заседанием и разложенного напротив каждого кресла. Уходя, я незаметно прихвачу с собой этот отчет и узнаю из него нечто, до того мне не известное. Колледж продал всю свою собственность в городке под холмом, в том числе развалины пивоварни и фургонной фабрики и ковроткацкой мастерской, и землю, на которой стояло кафе «Черный Кот», продал той же японской корпорации, которая владела тюрьмой.

А затем Казначей поместил все деньги, полученные от продажи, за вычетом налогов на продажу недвижимости и гонораров юристам, в модные акции «Космического Телемаркета».

– Это не самые счастливые минуты в моей жизни, – сказал Уайлдер.

– Да и в моей тоже, – сказал я.

– К нашему общему сожалению, – сказал он, – рука на небесах расписывает судьбы…[27]

– Хорошо сказано, – заметил я.

Наконец заговорил Председатель Совета, Роберт Мёлленкамп. Он был неграмотен, но прославился среди Таркингтонцев и, несомненно, в родных местах своей феноменальной памятью. Как и отец основателя колледжа, его предок, он мог выучить наизусть любой текст, если ему прочтут его вслух раза 3. Я познакомился с несколькими заключенными в Афинах, тоже неграмотными, которые ему бы не уступили.

Он решил процитировать на этот случай Шекспира.

– Я прошу занести в протокол, – сказал он, – что и для меня это был крайне мучительный эпизод.

А затем он произнес монолог из «Ромео и Джульетты», в котором умирающий Меркуцио, остроумный и храбрый друг Ромео, описывает полученную на дуэли рану:

– «Ну, конечно, колодцы глубже и церковные двери шире. Но довольно и этой. Кликни меня завтра, и тебе скажут, что я отбегался. Для этого света я переперчен, дело ясное. Чума возьми семейства ваши оба!»[28]

Оба семейства, естественно, были Монтекки и Капулетти, враждующие семьи Ромео и Джульетты, из-за бессмысленной распри которых Меркуцио и отправился в Рай.

Этот монолог я переписал из «Крылатых слов» Бартлетта. Если бы побольше нашлось людей, которые честно признались бы, что позаимствовали перлы своей мудрости из этой книги, а не из оригинала, всем бы стало легче дышать.