Времетрясение. Фокус-покус

Я рассказал адвокату про 2 списка, которые я составляю. Он же не сможет мне помочь, если я ему не расскажу все, как на духу.

– А зачем вы их составляете? – сказал он.

– Чтобы побыстрее покончить с делом на Страшном Суде, – сказал я.

– Я думал, вы Атеист, – сказал адвокат. Он надеялся, что государственный обвинитель об этом узнает.

– Как знать, – сказал я.

– Я Еврей, – сказал он.

– Знаю, и мне вас жаль, – сказал я.

– Почему вам меня жаль? – сказал он.

И я ему сказал:

– Вы собираетесь прожить жизнь с уполовиненной Библией. Это все равно что пытаться проехать отсюда в Сан-Франциско с дорожной картой, которая кончается в Дюбеке, штат Айова.

Я ему сказал, что прошу похоронить 2 моих списка вместе со мной, на тот случай, если день Страшного Суда все же настанет, чтобы я мог сказать Судье:

– Судья, я нашел способ сэкономить немного Вашего драгоценного времени, хотя перед нами Вечность. Вам не придется выискивать мое имя в Книге, где записаны все Деяния. Тут вот списочек моих главных грехов. Отправляйте меня прямиком в Ад, и дело с концом.

Он попросил показать эти 2 списка, и я ему дал прочесть, что успел записать. Он пришел в восторг, особенно от полной неразберихи. Там были многочисленные заметки на полях относительно той или иной женщины, того или иного трупа.

– Чем больше путаницы, тем лучше, – сказал он.

– Как это? – сказал я.

И он объяснил:

– Любой объективный суд, увидев это, неизбежно придет к выводу, что вы находитесь в невменяемом состоянии, и очень давно. Они и без того уверены, что все ветераны войны во Вьетнаме – психованные, такая уж у них репутация.

– Но эти списки – не плод галлюцинаций, – возмутился я. – Я их не пишу под диктовку радиоточки, вставленной в мой череп ЦРУ или гуманоидами с летающих тарелок. Это все было, на самом деле.

– Какая разница, – сказал он безмятежно. – Какая разница, какая разница.

20

Когда Роберт Мёлленкамп, нищий-но-неведающий-о-том, так напыщенно произнес: «Чума возьми семейства ваши оба!», Джейсон Уайлдер заметил, что в деле, которое мы обсуждаем, то есть в моем деле, он не усматривает никакого отношения к 2 семействам.

– На мой взгляд, тут вообще не может быть 2 точек зрения, – сказал он. – Возьму на себя смелость утверждать, что у Совета нет никакого альтернативного выхода, кроме 1го: принять прошение мистера Хартке об отставке. Думаю, он и сам с этим согласится.

Я встал.

– Это 2й самый дурной день в моей жизни, – сказал я. – Первый – это когда нас выкинули из Вьетнама пинком под зад. Здесь уже два раза цитировали Шекспира. По иронии судьбы я тоже могу цитировать Шекспира. Хотя память у меня всегда была дырявая, но в старших классах учительница английского заставляла всех поголовно вызубривать самые знаменитые строки наизусть. Я и не подозревал, что когда-нибудь придется их цитировать, потому что они имеют отношение к моей жизни. Но время настало. Слушайте:

Быть или не быть, вот в чем вопрос.
Достойно ль
Терпеть без ропота позор судьбы
Иль надо оказать сопротивленье,
Восстать, вооружиться, победить
Или погибнуть? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть… И видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет[29].

Конечно, монолог гораздо длиннее, но учительница, ее звали Мэри Пратт, велела нам выучить только до этого места. Что мне, больше других нужно? А в сложившихся обстоятельствах этого было более чем достаточно, чтобы повеяло могильным духом, чтобы вызвать призрак еще одного ветерана войны во Вьетнаме, который покончит счеты с жизнью прямо здесь, на территории колледжа.

Я выудил из кармана ключ от колокольни и бросил его на середину круглого стола. Стол был такой огромный, что кому-нибудь придется влезть на столешницу, чтобы дотянуться до ключей – или искать где-нибудь палку подлиннее.

– Веселого вам перезвона, – сказал я. С этим было покончено.

Я ушел из Самоза-Холла той же дорогой, что и Текс Джонсон. Сел на скамейку у края Лужайки, напротив библиотеки, рядом с Главной аллеей. Хорошо было на свежем воздухе.

Дэмон Стерн, лучший мой друг среди преподавателей, как раз проходил мимо и спросил, что я тут делаю.