Времетрясение. Фокус-покус

Мне было семьдесят четыре. Нашей сестре Алисе было бы семьдесят девять. Но она умерла в сорок один. Когда она умерла, я сказал: «Элли была бы такой замечательной старушкой». Но не тут-то было.

Бернарду повезло больше. Он умер любимым, душевным, забавным стариком с поразительно ясным умом, хотя и не без причуд. У него была очень хорошая старость – именно такая, которую он заслужил. В самом конце жизни он как-то особенно проникся цитатами из Альберта Эйнштейна, которые приводили его в восторг. Вот, например: «Самое прекрасное, что мы можем испытать, – это ощущение тайны. Она есть источник всякого подлинного искусства и науки». Или вот: «Физические понятия суть свободные изобретения человеческого разума, а значит, не определены исключительно внешним миром, как это иногда может показаться».

А вот самое знаменитое высказывание Эйнштейна: «Я уверен, что Бог не играет в кости со Вселенной». Сам Бернард был человеком широких взглядов, восприимчивым к любым концепциям устройства Вселенной – вплоть до того, что он верил, будто в критической ситуации могут помочь и молитвы. Когда у Терри, сына Берни, обнаружили рак горла, мой брат – этот ученый-экспериментатор – молился об исцелении своего ребенка. И Терри действительно выжил.

Так было и с йодидом серебра. Берни задумался, а вдруг кристаллы этого вещества, очень похожие на кристаллы замерзшей воды, обманут переохлажденные капли воды в облаках и не дадут им превратиться в лед или в снег. Он попробовал. Все получилось.

Последние десять лет своей профессиональной деятельности Берни провел в попытках дискредитировать старую и весьма авторитетную точку зрения на механизм образования в грозовых облаках электрических зарядов – и куда именно они разряжаются, и почему. Его теория встретила яростное сопротивление. В последней из его более ста пятидесяти статей (эта статья вышла уже посмертно) описаны эксперименты, которые неопровержимо доказывают, кто был прав, а кто – нет.

Причем Берни выигрывал по-любому. Чем бы ни завершились эти эксперименты, их результаты все равно показались бы ему занимательными и забавными. В любом случае он бы здорово посмеялся.

Он был остроумнее, чем я. Во время Великой депрессии я научился хорошим шуткам, причем не только у комиков из кинофильмов и радиопостановок, но и у Берни. Он говорил, что я тоже смешной. И я жутко этим гордился. Как потом выяснилось, брат даже собрал небольшую коллекцию моих шуток, которые ему особенно нравились. В этой коллекции, в частности, было письмо, которое я написал нашему дяде Алексу, когда мне было двадцать пять. В то время у меня не было еще ни одной публикации, но уже были жена и сын, и я только что переехал из Чикаго в Скенектади, штат Нью-Йорк, и устроился в рекламный отдел компании «General Electric».

Я получил эту работу, потому что мой старший брат Берни прославился на всю научно-исследовательскую лабораторию GE, где он – вместе с Ирвингом Ленгмюром и Винсентом Шеффером – проводил эксперименты по разгону облаков. И еще потому, что компания решила нанять нескольких штатных журналистов в рекламный отдел. По предложению Берни GE «перекупила» меня у Чикагской городской службы новостей, где я работал репортером, что называется, узкой специализации – и одновременно готовился к защите диплома магистра на кафедре антропологии Чикагского университета.

Я был уверен, что дядя Алекс знал, что мы с Берни в то время работали в GE и что я – сотрудник отдела рекламы и связей с общественностью. Но он не знал!

И вот дядя Алекс увидел в «Schenectady Gazette» фотографию Берни. Он написал в эту газету, что он «страшно гордится» своим племянником и хотел бы получить копию фотографии. К письму прилагался доллар. Редакция получила эту фотографию от GE, и поэтому дядин запрос переслали туда, как раз в отдел связей с общественностью. А мой непосредственный начальник передал письмо мне.

Вот мой ответ, отпечатанный на голубом бланке GE: