Времетрясение

Но мне по-прежнему нравится, что мы с О’Харой ответили тем немецким солдатам после нашего освобождения из лагеря военнопленных: что Америка станет более социалистической страной, и постарается дать всем работу, и сделает так, чтобы наши дети, по крайней мере, не голодали, не мерзли, умели читать и писать, и чтобы им не было до смерти страшно.

Ну да, разбежались!

До сих пор в каждом своем выступлении я цитирую покойного Юджина Дебса (1855–1926) из Терре-Хота, штат Индиана, пятикратного кандидата в президенты от социалистической партии:

«Пока существует низший класс – я к нему отношусь, пока есть преступники – я один из них, пока хоть одна душа томится в тюрьме – я не свободен».

С недавних пор перед тем, как процитировать Дебса, я предусмотрительно стал говорить, что его слова следует принимать всерьез. Иначе многие в зале начинают смеяться. Они смеются не со зла. Им просто хочется, чтобы мне было приятно: они знают, что мне нравится смешить народ. Но их смех говорит о том, что в нынешние времена этот трогательный отголосок Нагорной проповеди воспринимается некоторыми как устаревший, полностью дискредитировавший себя бред сивой кобылы.

Но это не бред.

37

Килгор Траут перескочил через упавшую вместе с коробкой стальную дверь с загадочной надписью «УЙ ИСК», и под его прочными армейскими сандалиями захрустели осколки упавшей хрустальной люстры. Поскольку осколки лежали на двери, а не под ней, любой судебный эксперт мог бы с уверенностью заявить на суде – ну, если бы кто-то решил подать в суд на халтурщика, не закрепившего дверную раму, – что дверь грохнулась первой. А люстра, должно быть, держалась еще пару секунд, пока сила тяжести не сотворила с ней то, что она, эта сила, вне всяких сомнений, желала бы сотворить буквально со всем, что есть.

В картинной галерее по-прежнему завывала пожарная сигнализация. Как потом скажет Траут, «похоже, она надрывалась по собственному желанию, проявляя свободу воли». Это он так пошутил, по своему обыкновению высмеивая саму мысль о том, что у кого-то когда-то была эта самая свобода воли – и не важно, в повторное десятилетие или вообще.

Дверной звонок замолчал в тот момент, когда Золтана Пеппера сбила пожарная машина. Опять процитирую Килгора Траута: «На этот раз – без комментариев», – красноречиво молчал звонок».

Сам Траут, как я уже говорил, безо всяких проблем проявил эту самую свободу воли и даже призвал иудео-христианского Бога, когда ворвался в академию с криком: «Хватит спать! Просыпайтесь! Ради Бога, проснитесь! Свобода воли! Свобода воли!»

Уже потом, в «Занаду», Траут скажет, что даже если в тот день и вечер он был героем, то в академию он ворвался исключительно из трусости, хотя со стороны это, может быть, и смотрелось так, будто он «изображал из себя Пола Ревира в пространственно-временном континууме».

Он просто искал, где бы скрыться от нарастающего громыхания, доносившегося с Бродвея неподалеку, и от грохота по-настоящему серьезных взрывов в других частях города. В полутора милях к югу, рядом с могилой Гранта, большой грузовик санитарного управления – при полном отсутствии контроля со стороны впавшего в ступор водителя – пропахал весь вестибюль жилого дома и снес стену в квартире коменданта, своротив газовую плиту. Лестничный колодец и шахта лифта шестиэтажного здания наполнились метаном, явственно отдававшим скунсовой вонью. Большинство жильцов этого дома жили на пособия по социальному страхованию.

А потом – БА-БАХ!

«Несчастье прямо напрашивалось», – как сказал Килгор Траут в «Занаду».

Позже старый фантаст признался, что он хотел растормошить оцепеневшего охранника Дадли Принса исключительно для того, чтобы самому ничего больше не делать. Он кричал Принсу: «Свобода воли! Свобода воли! Пожар! Пожар!»

Принс даже не шелохнулся. Он моргал, но это был просто рефлекс, а не проявление свободы воли, как это было со мной в эпизоде с куриным супом. В голове Принса вертелась одна-единственная мысль: а вдруг если он сейчас пошевелится, то снова окажется в 1991 году, в исправительном учреждении особо строгого режима в городе Афины, штат Нью-Йорк. Ему было страшно. И его можно понять!

* * *

Так что Траут оставил Принса в покое. Как он честно признался потом, его заботила исключительно собственная безопасность. Где-то в здании завывала пожарная сигнализация. Если там действительно был пожар и если огонь нельзя погасить малыми силами, придется срочно искать какое-то другое место, где пожилой гражданин сможет спокойно пересидеть весь тарарам, творящийся снаружи – пока все чуток не уляжется.

В галерее Траут обнаружил дымящуюся сигару, хотя вообще-то сигары были запрещены во всем округе Нью-Йорк. Сигара мирно тлела на блюдце и пока что не угрожала ничьей безопасности, кроме своей собственной. Ее середина располагалась точно по центру блюдца, так что от нее ничего не могло загореться. Но датчик пожарной сигнализации чуял дым и ревел так, как будто настал конец света, каким мы его знали.