О серьезности положения Андропова, о тяжести болезни и о том, что дни его сочтены, в полной мере были проинформированы Чазовым лишь Устинов и Горбачев. А кроме них, Чебриков[1894]. Черненко, числившийся вторым человеком в партии, сам оказался на больничной койке после серьезного пищевого отравления в августе 1983 года (поел копченой рыбы, предложенной Федорчуком) и с трудом выкарабкался[1895]. Но здоровье его было безнадежно загублено: «Он оставался тяжелобольным человеком и мог работать, только используя лекарственные средства и проводя ингаляцию кислородом. Хронический процесс в легких остановить было уже невозможно»[1896].
Подготовленную речь Андропова на декабрьском (1983) пленуме ЦК КПСС зачитал Черненко. Этот пленум откладывали, но состояние Андропова не улучшалось, и он понял — выступить не придется. Текст речи Андропова лишний раз доказывает отсутствие каких-либо серьезных экономических инициатив в его политике. За год, прошедший с его избрания Генеральным секретарем, не было выработано ничего кардинального или существенного. Только общие слова: «В текущем году в стране начали осуществляться некоторые меры по совершенствованию нашего хозяйствования, повышению организованности, укреплению государственной, трудовой и плановой дисциплины»[1897]. И ничего конкретного, кроме призывов: «Теперь самое важное не потерять набранный темп, общий положительный настрой на дела, активнее развивать позитивные процессы»[1898]. В каком-то смысле — это беспомощность. Или вот идея, родившаяся у Андропова и его соратников по Политбюро: организовать в трудовых коллективах новую инициативу и «поставить перед партийными, профсоюзными организациями и трудовыми коллективами конкретную задачу — добиться сверхпланового повышения производительности труда, скажем, на 1 процент и снизить себестоимость продукции дополнительно на 0,5 процента. Это надо рассматривать как дополнительное задание партии к плану»[1899]. Интересно, а почему не на 2, 3 или 5 процентов? Чистое прожектерство!
Последний документ, адресованный членам Политбюро, Андропов подписал 19 января 1984 года. Это были его замечания к записке общего отдела ЦК КПСС о работе Политбюро и Секретариата ЦК. Андропов констатировал произошедшее «усиление коллективности в нашей работе». И ратовал за то, чтобы на заседания Политбюро выносилось «больше вопросов внутренней жизни». Более того, отметил важность более четкого разграничения полномочий между ЦК КПСС и Советом министров СССР[1900].
Николай Рыжков был у Андропова в больничной палате 18 января 1984 года: «Вопреки моим ожиданиям, он не лежал, сидел у письменного стола в глубоком кресле, плотно укрытый пледом. Поразило, как быстро он поседел, стал совсем белым»[1901]. Они проговорили около часа. А по завершении беседы Андропов по-отечески тепло простился со своим молодым выдвиженцем:
«Вдруг он поманил пальцем:
— Наклонитесь.
Я наклонился. Он, не вставая, прижал мою голову к груди, неловко чмокнул в щеку, отпустил. Сказал:
— Идите-идите. Все»[1902].
Так же в январе, незадолго до смерти Андропова, его навестил Черненко. Это был политический жест — чтобы «подчеркнуть преемственность». Причем инициатива исходила от Чебрикова. Быстро сориентировавшись, он сделал «правильную» ставку. Чазов пишет: «Мне трудно забыть эту сцену. Чебриков, видимо, чтобы подчеркнуть свою лояльность, позвонил Черненко и то ли рекомендовал, то ли попросил навестить Андропова. Страшно было смотреть на бледного, с тяжелой отдышкой Черненко, стоявшего у изголовья большой специальной (с подогревом) кровати, на которой лежал без сознания страшно изменившийся за время болезни его политический противник»[1903].
Через год умирающий Черненко займет в этом же самом «люксовом» отсеке больницы место Андропова. Те же шторы, светильники, мебель, телевизор[1904].