Время ангелов

«Если бы умирание, как бытие, подходящее к концу, было бы понятно в том значении смерти, которую мы обсуждали, тогда Дасейн вследствие этого можно было бы трактовать как нечто уже присутствующее или находящееся под рукой. Дасейн не завершается смертью, так же как и не исчезает полностью, не заканчивается и не предоставляется полностью в чье-то распоряжение. Напротив, так как Дасейна еще нет и это «еще нет» продолжается постоянно, пока он существует, и это у оке тоже его конец. Развязка, которую мы имеем в виду, когда говорим о смерти, не имеет значения для прихода к концу Дасейна, но бытие, направляющееся к концу, — его реальная сущность. Смерть — способ существовать, который Дасейн принимает на себя, как только возникает. Умирание, как бытие, направляющееся к концу, должно быть уяснено онтологически с точки зрения способа бытия Дасейна. И вероятно, возможность существующего бытия, этого «еще нет», которое предшествует концу, станет понятным, только если характер конца определен экзистенциально. Экзистенциальное выяснение понятия бытия, направляющегося к концу, также даст нам адекватный базис, чтобы определить значение нашей беседы о целостности Дасейна, если действительно в результате смерть послужит основанием этой целостности».^[13]

Пэтти, прибиравшая комнату Карела, прочитала эти слова в книге, открытой на его столе. Вернее, они не были прочитаны, так как ничего не значили для нее. Эти слова звучали бессмысленно и зловеще, как отдаленный гул какой-то ужасной катастрофы. Может быть, таким выглядел мир, когда люди были интеллектуальными и достаточно умными, чтобы увидеть его во всей его реальности? Может, под внешней видимостью все было именно так?

Она отложила щетку и совок для мусора и подошла к окну. Под домом громыхал поезд. К ним она все еще не привыкла. Она подтянула свою твидовую юбку. Застежка сегодня утром сломалась, а английская булавка, которая поддерживала ее, расстегнулась. Было время после полудня, подернутое дымкой, красноватое солнце сияло между светлых полосок облаков. Вдали на снегу Пэтти увидела удаляющуюся фигуру миссис Барлоу, которую несколько минут назад она прогнала от дверей. Снежное поле строительной площадки окрасилось в сахарно-розовый цвет, и шпили городских строений вдали, сильно затененные с одной стороны и освещенные — с другой, вздымали к небу нагромождение кубов и конусов. Пэтти чихнула. Не заболевает ли она? Карел терпеть не мог, когда она простужалась. Возможно, это просто пыль.

Весь день Пэтти избегала Юджина. Это было не трудно, так как и сам он из деликатности или от избытка счастья не искал встречи с ней. Время проходило в такой мешанине радости и отчаяния, что в конце концов она уже не могла понять, где кончается одно и начинается другое. Она не ожидала, что полюбит Юджина. Но теперь поняла, что полюбила и любит его совершенно особым образом, хотя считала это невозможным для себя.

И в то же время она любила Карела и не могла больше никого любить, даже не помышляла об этом, как о чем-то абстрактном. Ее бытие столь тесно переплетено с Карелом, что ничто постороннее не могло туда проникнуть, там было слишком плотно и темно. Она спаяна с ним такими прочными узами, что называть их любовью в ее представлении было нельзя. Она была Карелом.

Что же произошло тогда этим утром? При солнечном свете и сверкающем снеге к ней пришло какое-то безумие, внезапная изумительная свобода. Черные годы как будто упали с ее сердца, и она снова ощутила свободное стремительное движение к другому, что побуждает каждого из нас наиболее полно раскрыть себя. И действительно, в ней словно пробудилась новая личность, в своем приближении к Юджину она обретала завершенность — ни одна ее частица не обитала где-то поодаль. Из глубин ее темного оцепенелого существа возникло что-то чистое и манящее. Ее радость, вызванная любовью Юджина, ее восторг от ожившей возможности любить, оставались в ней нетронутыми весь день. Но разве это возможно?

Чистота, которую она оценила в Юджине, прежде чем хорошо его узнала, теперь засияла вокруг него в полном великолепии. В этом человеке отсутствовали тени. Он любил ее просто, верно и предлагал ей чистую жизнь. А еще он желал ей счастья, она почувствовала, вдохнула это сегодня утром. Счастье было заключено в Юджине, как и во всех безупречных людях, и нужно только прикоснуться, чтобы оно полилось полным потоком. Оно нахлынуло на нее, и это, пожалуй, больше всего сводило ее с ума весь день. Она чувствовала, что может быть счастлива с Юджином. Она могла бы стать его законной женой, носить золотое обручальное кольцо и жить с ним в чистоте. Быть замужней, обычной и любить невинной любовью.