Время ацтеков

Я вспоминаю. У церкви было пусто. Я постоял пару минут, почитал объявление про торжественную службу, которую отслужит в Риме сам, так его, Папа, поэтому в день службы нужно быть в церкви, чтобы душою… – улыбнулся этому и вошел внутрь. Тело на стуле было за колонной, поэтому я ничего не увидел. Опустил руку в чашу с водой, чуть отпил – я всегда так делаю, чего стыжусь, – перекрестился. Встал на колено, перекрестился.

– Цирк, да и только! – хмыкает легавый.

Так оно и есть. Перекрестившись два раза, я на коленях – никого нет, поэтому можно рискнуть – иду вперед по дорожке. К ступеням, на которых слева орган, а спереди – алтарь. В церкви пусто, но у меня в ноздрях отчетливый запах грозы, ладана и разгоряченных тел юных певчих, которые на Рождество парят у стен церкви белыми ангелочками. Так как я на коленях, а тело на стуле – слева, как я говорил, – я продолжаю не видеть священника. Ведь теперь обзор мне заслоняют скамьи.

– Кстати, а чего так? – спрашивает легавый.

– Наверное, проповеди раньше читали многочасовые, – пожимаю плечами я, – вот и начали слушать их сидя.

Постояв на коленях перед ликом Мадонны во всю стену, я едва не засыпаю.

– Ты рисковал, – серьезно говорит легавый.

– Старайся больше не оставаться один, – предостерегает он.

– Он запросто мог прикончить тебя здесь, – говорит он.

– И я бы лишился друга! – говорит он.

Я бросаю на легавого удивленный взгляд, и мы продолжаем. Прячем тело в мешок, который принес с собой легавый, когда я в полной панике звонил ему из церкви. Про себя я отмечаю, что тело было совсем теплым, когда я его нашел, а легавый добирался долго – значит, это один плюс в его актив не-маньяка. Наверное, единственный способ перестать подозревать друг друга – поймать этого ублюдка. Разобравшись с телом – мы выносим его через черный ход, – мы начинаем мыть полы. Итак, я долго стоял на коленях…

– О чем ты думал? – спрашивает меня легавый.

– Ты и правда веришь во все это дерьмо? – удивляется он.

– Наверное, да, – пытаюсь быть честным я.

– Я перестал, – говорит он.

– После войны, – сжимает он зубы.

– Ты уделяешь этому чересчур много внимания, – говорю я.

– Ты постоянно играешь на жалости к себе, – безжалостен я.

– Это тебя угробит, парень, – говорю я.

– И, кстати, я поговорил со знакомым врачом, который дал мне телефон специалиста, – вспоминаю я.

– Который тебе поможет, – завершаю я.

– К черту, – бурчит он, отвернувшись.

– Ничего не помогало, – признается он.

– К черту, – говорю я.

– Ты не трахаешься, поэтому у тебя мозги плавятся! – говорю я.

– Бери номер, а там разберемся, – категоричен я.

Мы выливаем на пол несколько ведер воды и собираем ее в тряпки. Мне плохо, меня тошнит, и болит все тело.

– Я встал, повернулся и увидел его, – заканчиваю вспоминать я.

– Это было так неожиданно, – у меня дергается глаз.

– Что я от испуга едва не заорал, – признаюсь я.

– Надо было сразу оглянуться, – хмуро говорит мент.

– Обычно нападают, откуда не ждешь, прости за банальность, – говорит он.

– Я и обернулся, – признаюсь я.

– Ты видел его?! – спрашивает он.

– Мельком, и не лицо, – говорю я.

– Не могу даже сказать, что уверен в этом, – признаюсь я.

– Может быть, показалось, – предполагаю я.

– В таком случае мне показалось, что в углу мелькнуло что-то темное, – вспоминаю я.

– Если это было, а не привиделось, то он – мужчина примерно моего роста, – говорю я.

– И это все, – сожалею я.

Он качает головой.

– Легче всего ошибиться в росте, – сообщает он мне.

– Поверь моему опыту легавого, – впервые называет себя легавым он.

– Нам нужно ждать, – говорит он.

– Ждать, когда он нападет, – размышляет он вслух, – и поймать на встречной.

– Что? – спрашиваю я.

– Боксерский термин, – поясняет он. – Ждешь, когда соперник пойдет в атаку, раскроется, и ловишь на встречной.

– Понятно, – говорю я.

– Ничего тебе не понятно, – смеется он.

– Всем не понятно, – говорит он.

– Пока движений нет в рефлексах, – объясняет он, – ничего ты не понимаешь.

– А движения в рефлексах, – сообщает он, заканчивая убирать, – это годы и годы.

– Дрессировка, – пожимает он плечами.

Меня очень интересует, что произойдет, когда священника найдут.

– А его не найдут, – пожимает плечами легавый.

– Я его сожгу на хрен, – говорит он.

– У меня племянник – учитель труда, и у него в кабинете печь для опытов. Типа, что происходит в камерах, где обжигают глину, – говорит он.

– О боже! – говорю я.

– Ага, крутая школа! – неверно истолковывает он мое восклицание.

– У них там и компьютерный класс! – восхищен он.

– Кто бы нам всю эту херню давал во времена нашей молодости, – грустит он.

– Какого дьявола… – растерян я.

– Ну да, конечно, придется… – снова неверно истолковывает он мое очередное восклицание.

– Придется тело распилить, – говорит он.

– Зато вопрос будет снят, – обещает он.

– Нет тела, нет уголовного дела, – говорит он.

– А нам не нужно тело, – говорит он.

– Потому что, когда оно появится, мы будем часами отвечать на вопросы, – хмурится он.

– А нам нужно их задавать, – поднимает он палец.

– Поэтому тело не появится, – улыбается он. – Мать его!

Мать его. Мы вытираем полы насухо. Я вздыхаю и говорю: