Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818—1848)

Книга Неттмана содержит жесткую критику «Истории жирондистов» — критику тем более необходимую, что накануне публикации книги и сразу после выхода первых томов Ламартин пользовался расположением части легитимистов. Неттман старательно отмечает бесчисленные неточности, суждения, которые наследники контрреволюционеров не могли не счесть оскорбительными, а также переменчивость, непоследовательность и даже несерьезность поэта-историка. Логично было бы предположить, что прославленная сцена последнего банкета жирондистов тоже подвергнется критике. Ничего подобного; Неттман пишет только о двух других банкетах жирондистов (первый состоялся у госпожи Ролан в день провозглашения Республики, второй — в тот самый момент, когда жирондисты потеряли власть, между 31 мая и 2 июня 1793 года), но о предсмертном банкете не говорит ни слова. Язвительно отмечая неточность ламартиновских источников, он указывает на то, что речи, вложенные в уста Верньо в двух различных ситуациях, подозрительно похожи ( «Если бы в этом бокале вместо вина была моя кровь, я бы выпил ее за здравие Республики»)⁶⁶⁶, но относительно реальности самой сцены последнего банкета у него сомнений нет. Отчего же это? Ответ следует, по всей вероятности, искать в трудах других тогдашних историков-роялистов, прежде всего в «Истории Французской революции» Жана-Жозефа-Франсуа Пужула, вышедшей у Мáма в 1848 году, а в дальнейшем неоднократно переиздававшейся. Вот как он описывает последнюю ночь жирондистов:

Распевая «Марсельезу», жирондисты возвратились в тюрьму; последнюю ночь перед казнью они провели за трапезой и легкой болтовней; не так должны готовиться к переходу в вечность серьезные люди, каковы бы ни были их убеждения. Эти преступные вольности сменились трогательной сценой, которую ни один историк еще не описал, а если и упомянул, то с большими неточностями. 31 октября в четыре часа утра к приговоренным пришел присягнувший священник, юный аббат Ламбер, человек даровитый и великодушный; он счел, что вправе принести присягу, не изменив своему долгу; с тех пор он раскаялся в этом поступке. Аббат Ламбер был особенно тесно связан с Бриссо⁶⁶⁷.

Католический историограф-роялист не счел уместным развеять легенду о последнем банкете, и тому имелись по крайней мере две причины. Во-первых, сам факт, что жирондисты провели последнюю ночь за столом, говорил против них; таким образом можно было намекнуть на то, о чем другие авторы-роялисты говорили без обиняков: «В ночь накануне казни Бриссо и некоторые другие напились допьяна»⁶⁶⁸. Во-вторых, следовало защитить от упреков один из главных устных источников этой историографии — воспоминания аббата Ламбера, последнего оставшегося в живых священника, имевшего доступ в Консьержери осенью 1793 года и потому незаменимого свидетеля, ценного не столько потому, что он присутствовал при последних моментах жирондистов (хотя в апологических целях было весьма полезно удостоверить, что все или почти все жирондисты, за исключением Бриссо, исповедались перед смертью), сколько потому, что он видел своими глазами смерть (поучительную) Марии-Антуанетты и гибель (удручающую) Филиппа Эгалите… По всем этим причинам роялисты полагали, что подвергать сомнению описание последнего банкета не следует; в конце концов не так важно, правда это или вымысел, а значит, нет большой беды в том, чтобы принять, за неимением лучшего, версию Ламартина.

Любопытно, что большинство республиканских историков этого поколения, в первую очередь Луи Блан и Эдгар Кине, рассуждали примерно так же. Тема эта, по всей вероятности, казалась им лишенной интереса, и они полагали, что есть множество причин не оспаривать версию Ламартина, тем более что ее подтвердил Мишле. А тот в самом деле довольно точно воспроизвел эту версию (хотя и без ссылок на Ламартина) в последней части своей «Истории Французской революции» (книга XIII, глава IX). Список источников для этого эпизода у него ненамного богаче ламартиновского: свидетельства «соузника жирондистов» (по-видимому, Риуффа, но имя его не названо) и священника, по всей вероятности аббата Ламбера (это второе немедленно поставлено под сомнение). У Мишле описание последнего банкета жирондистов гораздо более короткое (не более страницы) и сдержанное, но, по сути, он сообщает то же самое, что и Ламартин. «Для последней трапезы друг прислал им изысканные, деликатные блюда». Мишле решительно отказывается признать, что после ужина жирондисты говорили о религии, и утверждает, что «два священника желали их исповедать. Согласились только двое: епископ и маркиз, Фоше и Силлери».

«О чем же они говорили?»

Бедные люди, на что вам это знать? Достойны ли это знать вы, способные задать такой вопрос?

Они говорили о Республике, о Родине. Об этом свидетельствует их соузник.