Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818—1848)

Что же сказал Барро? Сорок лет спустя в своих «Мемуарах» он утверждал, что предсказал Июльскую революцию: «Я объявил, что отныне никто не властен воспрепятствовать движению Франции к свободе и что если кто-то попытается сделать это с помощью грубой силы, ответ будет не менее сильным». Как заметил его биограф Шарль Альмерас, это весьма сомнительно³²⁵: Ремюза вспоминает о выступлении «степенном и умеренном». Тот текст, который был сообщен газетам и который бесспорно был идентичен тексту, представленному депутатам, призывает не к мятежу, а в крайнем случае к сопротивлению. Хотя со времени назначения кабинета Полиньяка либералы постоянно ожидали, что правительство устроит государственный переворот, возможность эта поминается в речи только как нечто невероятное, несбыточное. Барро, конечно, осторожничал; но следует подчеркнуть, что он говорит о гражданском мужестве французов, а не просто об их отваге или жертвенности. А последняя фраза гласит: «Да здравствуют легальные ассоциации!»: Барро, конечно, имеет в виду в первую очередь общество «Помоги себе сам», которое возглавляет, но также и ассоциации за отказ от уплаты налога, возникшие предыдущей осенью в Бретани и некоторых других департаментах. Однако эти ассоциации ограничивались тем, что, ссылаясь на пример Хемпдена, выступали за индивидуальный и коллективный отказ от уплаты незаконных налогов (тех, за которые не проголосовал парламент), то есть, выражаясь современным языком, проповедовали гражданское неповиновение, но ни в коем случае не призывали к вооруженному восстанию. Комментарий, который сделал Лафайет в письме, написанном на следующий день, доказывает, что в либеральных кругах в тот момент шла речь о том, как именно развернуть эту форму сопротивления, и не больше³²⁶. Урок 1820 года пошел впрок, и только некоторые молодые люди, на самом банкете не присутствовавшие, пытались вновь раздуть пламя карбонаризма. Разумеется, Барро, как и большинство его слушателей, понимал, что ситуация может очень скоро обостриться и что существует опасность государственного переворота. Следовательно, так же как Тьер или Лафайет, он полагал, что нужно быть готовым ко всему: насколько можно судить, он говорил об этом несколько недель спустя на подготовительном собрании перед выборами³²⁷. Но даже если предположить, что «Белое знамя» расслышало его мысли, все-таки вслух он этого в «Бургундском винограднике» не произнес. Он не призывал к восстанию даже в завуалированной форме. Законное сопротивление — другое дело, тем более что в тот момент оно было и гораздо более уместным.