Время борьбы

– Помню, читал я стихотворение Симонова «Убей его!». Начало 43-го, время труднейшее. Прочитал стихи – и вдруг бросается ко мне моряк (это на Черноморском флоте было). На груди автомат, на ремне гранаты, а сам весь взвихрен от волнения. Обнимает: «Спасибо, брат! Сейчас в бой иду. Спасибо за поддержку»…

Русский артист Евгений Самойлов, воспитанник русской реалистической школы (так сам он о себе говорил), до последнего приходил на каждый свой спектакль как на Служение. И прежде чем выйти на сцену – осенял себя крестным знамением.

Его отношение к театру было молитвенное.

И хорошо, что есть еще у нас театры, которые поддерживают в своих актерах и зрителях такое отношение.

Хорошо, что есть Малый театр.

Дом Щепкина и Мочалова, дом Островского, абсолютно закономерно стал он для Самойлова, прошедшего путями творческих исканий по разным сценам, родным домом.

Художественный руководитель Малого театра Юрий Мефодьевич Соломин сказал мне о нем: «Великий артист и достойнейший человек. Воплощённая история нашего искусства, гордость и совесть его».

Чтоб Родина для нас была дороже всего

Может ли человек предать свою Родину? Для истинных патриотов, выдающегося русского историка Матвея Любавского и его дочери – прекрасной советской художницы Веры Ливановой это невозможно в любых обстоятельствах.

Матвей Любавский и его дочь Вера Ливанова.

Задумаемся, почему великие конструкторы Сергей Королев и Андрей Туполев или, скажем, генерал Константин Рокоссовский, ставший впоследствии маршалом, продолжали в полную силу служить Советской власти, пострадав вроде бы от нее? Не ушли в диссиденты, не сбежали и не продались, не предали, подобно другому известному генералу – по фамилии Власов…

Расскажу о судьбах двух наших соотечественников, отца и дочери. К ним привлек мое внимание ныне покойный Вадим Валерианович Кожинов. Он не раз, учитывая постоянную мою газетную работу, предлагал или даже просил о ком-то либо о чем-то написать. Так было и тут – незадолго до его кончины:

– Стоило бы рассказать о них в «Советской России».

Потому, кроме всего прочего, стал этот очерк выполнением долга перед человеком, память о котором для меня свята.

А началось все, собственно, вот с чего. В одной из наших бесед с Вадимом Валериановичем упомянул я название рязанского села, близ которого родился и где прошло мое детство: Можары. Это было напечатано, и в тот же день Кожинову позвонила внучка академика Любавского – выдающегося историка, который в 1930-м был арестован и вместе с рядом других виднейших историков России осужден по обвинению в монархическом заговоре. Надо сказать, что уже через несколько лет все они не только возвратились к своей работе, но и были удостоены самых высоких почестей и наград. За исключением Любавского, Платонова и Рождественского, которые, увы, до реабилитации не дожили. Так вот, оказалось, что тот самый Матвей Кузьмич Любавский родился и детство провел в тех самых Можарах!

Должен признаться, я об этом не знал, да и о самом ученом, кроме фамилии и дела, по которому он проходил в начале 30-х годов, мало что было мне к тому времени известно. Кожинов про «дело историков» неоднократно писал – отсюда знакомство, правда, заочное, с Татьяной Германовной Ливановой-Любавской, которая по прочтении беседы в очередной раз и позвонила ему.

– Извините, но я дал ваш телефон, – сказал Вадим Валерианович. – Ее очень взволновало упоминание села, где родился дед, и она хотела бы поговорить с вами.

Боже, как много мы еще не знаем из того, что просто обязаны знать! Ну как же это: вот считал, что можарских-то знаменитостей, даже шире – рязанских, всех могу перечислить. А поди ж ты, не помнят про такого человека ни в Можарах, ни в Рязани…

– У вас там были Большие Можары и Малые? – представившись, спрашивает меня по телефону Татьяна Германовна.

– Да, – отвечаю. – Но по сути это одно село. То есть Большие Можары безо всякой границы переходят в Малые или, если угодно, наоборот. Кстати, у нас говорили не Малые, а Меньшие – с ударением на последнем слоге.

– Дед родился в Больших Можарах в 1860-м году. Его отец, Кузьма Иванович, был сельским дьячком. Церковь там не сохранилась?

Отвечаю, что не сохранилась, к сожалению. Хотя теперь, может быть, построили новую, я давно там не был.

– Обязательно летом туда поеду, – говорит она. – А сейчас… Вы меня простите, но хочу пригласить вас на выставку работ моей матери.

Переход был несколько неожиданным. Кожинов мне говорил, что дочь Любавского, в замужестве – Вера Ливанова, стала художницей и посвятила себя в основном политическому плакату, где достигла большого признания. Но как-то у меня одно с другим не соединялось – занятия ученого, исследовавшего проблемы древней и средневековой Руси, славянства, а с другой стороны – плакатная злободневность 30-х, 40-х и так далее годов XX века. Что тут общего?