Время бросать камни

В один из июльских вечеров Паша Псаломщиков приехал из Петербурга, взбудораженный новостью о начале суда над группой молодых людей. Он привез номер «Правительственного вестника» от 10 июля 1874 года, где в разделе «Судебные известия» был помещен сокращенный стенографический отчет о первом заседании Особого присутствия правительствующего Сената.

Дмитрий предложил пойти на дачу к Аграфене Николаевне и там почитать газету, обсудить новости. Расположились на обширной затененной террасе, девушка, помогавшая по хозяйству Аграфене Николаевне, внесла кипящий самовар, расставила чашки, баранки и варенье.

Аграфена Николаевна разлила чай, но о нем сразу забыли: Паша стал рассказывать о том, что сейчас волновало весь Петербург.

За печатание и распространение прокламаций преступного содержания, как сообщалось в газете, к суду привлекались двенадцать человек в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет: Долгушин, Дмоховский, Папин, Гамов, Плотников, Чиков, Сидорацкий, Аввесаломов, Циммерман, Ободовская, Сахаров и Васильев.

— «Осенью 1872 года в Санкт-Петербурге на Петроградской стороне, в доме Мерк, — читал хрипловатым от волнения голосом Паша Псаломщиков, — проживал дворянин Александр Васильевич Долгушин, заведовавший в то время мастерской жестяных изделий у Верещагина. У Долгушина нередко собирались по вечерам знакомые, в том числе дворяне Иван Иванович Папин, Николай Александрович Плотников и технолог 1-го разряда Лев Адольфович Дмоховский. По словам жены Долгушина Аграфены Дмитриевой, на этих собраниях, в коих она участвовала не всегда, общество занималось разрешением разных вопросов, в числе коих на первом плане был вопрос «о нормальном человеке». При этом, как ей кажется, Дмоховский высказывал желание иметь типографский станок.

Дворянин Александр Васильевич Долгушин, не отвергая этого показания жены своей, на предварительном следствии объяснил, что Дмоховский, Папин и Плотников точно у него в указанное время по вечерам бывали и что разговоры шли о пропаганде в народе здравых экономических воззрений и о пользе печатания с этой целью брошюр, причем Дмоховский действительно говорил, что не худо бы завести для всего этого свою типографию».

— А кто они, обвиняемые? — спросил Дмитрий. — Известно?

— Говорят, большинство из нашего брата — разночинцев, — прервал чтение Паша. — Пытались учиться, да нужды не выдержали. Кормились разной службой… Ну, слушайте дальше. Так вот… «С апреля 1873 года, — продолжал он чтение, — начинается постепенный переезд всех вышеуказанных лиц в Москву, где Долгушин через посредство одного из бывших работников мастерской Верещагина приобрел в деревне Сареево, Звенигородского уезда, пять десятин земли и выстраивает там для себя дачу». — Паша посмотрел значительно на слушающих. — Вот как серьезно действовали! Ладно, читаю дальше… «Разговоры весьма скоро перешли в дело и печатание прокламаций, в которых принимали участие Долгушин, Дмоховский, Папин и Плотников. Началась деятельность и, быв прервана на даче Долгушина, в деревне Сареево, продолжалась в Москве, на квартире Дмоховского в доме Степанова. Отпечатано было три сорта прокламаций преступного содержания: «К русскому народу», «Как жить по закону природы» и «К интеллигенции». — Паша помолчал немного, задумавшись над названиями. — «Прокламации, — продолжал он чтение, — приглашают народ к дружному согласному восстанию, внушая требовать всеобщего передела земли, управления, составляющегося из выборных от народа, отмены помещичьих оброков и т. д. При этом следует заметить, что прокламации написаны языком простонародным, доступным пониманию большинства крестьян, и испещрены текстами святого Евангелия, коими как бы подкрепляются проводимые в прокламациях положения, в том числе и возбуждающие к восстанию».

Паша сложил газету.

— Что же им теперь будет, бедным? — спросила с неподдельным страхом Аграфена Николаевна.

— Что будет! Каторга будет! — буркнул Паша. — Уж не помилуют, закатают ребят на долгие годы, сгноить постараются.

— Да… — задумчиво произнес Дмитрий. — Каторги им не миновать.

— И ведь все зря, все зря! — запальчиво заговорил Паша. — Ну кто их прокламации мог прочитать? Народ, к которому они обращались, неграмотен. Кресты вместо фамилий ставят. Кого они привлекли на свою сторону? Уверен, никого… Если кто и задумался, то сейчас, после суда, так напугались, что сразу позабудут все бунтарские мысли, будто никогда о них и не слышали. И вспоминать побоятся. Разве так нужно начинать? С этого? Прежде надо дать народу просвещение. А то ведь и прочитать-то эти прокламации мало кто может. Бесполезно все это…

Паша выпил залпом остывший чай и забегал по террасе.

— Что скажешь, Дмитрий?

Дмитрий сидел понурясь, темная волна мягких волос упала на лоб. Он отвел их, поерошил пальцами.