Время бусово (СИ)

Сотня курских воев, соблюдая походный строй, тихо рысила по привычной дороге, петляющей вдоль правого берега полноводной Семи среди рощ и дубрав, держа путь в сторону Ратска. Там, в окрестностях Ратского городища к ним должны были присоединиться местные вои, до трех десятков.

Росная придорожная трава, в том числе широколистный подорож-ник с длинными стеблями, прозываемыми в народе «гусаками», глуши-ла стук копыт и не давала пыли подниматься вверх. Вои знали, что лист подорожника — наипервейшее средство при ранах и нарывах, потому каждый из них всегда имел в своей переметной суме несколько таких листков и время от времени заменял их на свежие. Как правило, дела-лось это во время привалов, чтобы не нарушать походного строя. Лю-бой дружинник мог не то что при размеренном ходу коня, но и на скаку, склониться до земли и сорвать свежий лист или цветок. Но такая удаль во время похода не допускалась и строго пресекалась как десятскими, так и сотником. Поход — это не воинское удальство перед курскими кралями на ристалище, когда за молодечество только похвалят и побла-годарят. Поход — дело серьезное…

Голубые и лиловые колокольчики — непременные визитные кар-точки местных лесов и огромные ромашки, уже открывшие свои чашеч-ки навстречу утреннему солнцу, сторонились лесной дорожки и несме-ло выглядывали из-под ближайших кустов. Но и их спокойствие было не всегда обеспечено отдаленностью от дороги: пара псов, взятых воями в поход, от ощущения собачей свободы и силы, шаря по придорожным кустам — надо же было показать людям свою службу — тревожили их утреннее спокойствие, обнюхивая и сбивая росу.

Отблески утренней зари кровавились на наконечниках копий, под-нятых высоко вверх и подрагивающих под размеренную рысь. Про-снувшиеся птицы пробовали свои голоса. Сначала несмело, словно опа-саясь, что за время короткого сна их голоса могли утерять прежнюю силу, затем все звонче и продолжительней. Время от времени в птичий хор вливался тревожный стрекот сорок, обнаруживших конный отряд и потому оповещающих об этом все лесное население: «Осторожно, лю-ди!». Раз, другой пробовали отсчитывать года кукушки. Но у них что-то не ладилось то ли с голосами, то ли со счетом: не успев начать — всякий раз тут же обрывали свое протяжное «ку-ку». Так что конные вои даже не пытались полушутя, полусерьезно загадать кукушкам отпущенный богами срок земных лет.

Лошади, как те, что были под всадниками, так и запасные, завод-ные, пофыркивали, радуясь утренней прохладе и размеренному бегу, росным травам и умелым седокам, покачивающимся в седлах в такт их бега. Княжеская служба привела к тому, что в курских сотнях лошади были одной масти: так в бою проще видеть своих товарищей, да и глазу радость зреть одномастных лошадей хоть во время празднеств, хоть во время учебных боев на ристалище. Сотня Яруна восседала на вороных. Вороными были и заводные, вороными были лошадки и под немного-численными конюхами, кашеварами и знахарями-костоправами.

За поворотами дороги давно уже скрылись и курская крепость, и посад града. Не стало видно и полей, заботливо обработанных горожа-нами и селянами из окрестных огнищ и весей.

— Подтянись! — зычно крикнул сотник Ярун, настраивая себя и сво-их воев на длительный путь. — Не дремать! Вот из похода возвратитесь, тогда и отлежитесь.

— Так бабы отлежаться не дадут! — ввернул словцо какой-то зубо-скал. — Так соскучатся, что им только попадись!.. Защекочут похлестче русалок озерных!

— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! — густо колыхнулась смехом сотня.

— Разговорчики!