Время быть русским

Кропоткина поддержала в печати некоторая часть выжившей «гнилой» интеллигенции, но их протест, как известно, не имел успеха. Век Левиафана наступил.

Позиции властей в издательском деле не пошатнулись пока ни на йоту. Не могу вновь не вернуться к злополучному Постановлению Совмина от 29.12.88 г., запретившему независимые издательские кооперативы, а также к объяснению по этому поводу Н.И. Рыжова на Съезде народных депутатов, в котором он подтвердил монополию власти на идеологию. Выше подчеркивалось, что это Постановление лишает многих интеллигентов возможности получать за свой труд нормальную плату, возможности обрести экономическую независимость. А теперь надо подчеркнуть, что пока у нас будут выходить подобные постановления, развитие демократии и культуры в стране будет происходить на тормозах. И мотор этих преобразований — интеллигенция — будет работать вполсилы. А ведь для нее это вопрос жизни!

Да простит мне читатель возврат к этому моменту. Но данный «карфаген» должен быть разрушен! Интеллигенция должна обрести голос — независимую печать.

Впрочем, свобода слова и печати — лишь одна грань вопроса о демократических свободах и правах. Его не один раз за последние 70 лет с поистине «безумством храбрых» поднимала интеллигенция перед лицом власти и общественности. Так, некий беспартийный инженер, каким-то чудом добравшись до трибуны XIII Партсъезда, заявил: «Коммунисты как материалисты считают нужным дать людям в первую очередь предметы первой необходимости, а мы, интеллигенты, говорим, что в первую очередь нужны права человека… В этом вся сила. Сейчас мы этих прав не имеем, и пока мы их не получим, мы будем инертны». Инженеру непринужденно и откровенно ответил Г.Е. Зиновьев (Апфельбаум): «Совершенно ясно, что таких прав они, как своих ушей без зеркала, в нашей республике не увидят».

Сегодня все наблюдают перемены в этом отношении, но никто не может гарантировать перспективу этих перемен. Сколько интеллигентов сейчас спрашивает себя: «А что мы будем делать, если мышеловка захлопнется?» Растущий в геометрической прогрессии поток эмиграции — не есть ли ответ многих на этот вопрос?

Эпоха, когда люди жили верой в лучшее будущее, к счастью, миновала. Мы не хотим больше ни во что верить. Мы хотим твердо знать, пусть с той или иной долей вероятности, что ждет нас завтра: демократия, прогресс и процветание — или диктатура сил реакции.

В этой связи настораживает тот факт, что недавним постановлением ЦК КПСС свой классовый орган печати получили рабочие («Рабочая трибуна»). Но не интеллигенция!

* * *

Создавая «новую», «трудовую», «народную», «социалистическую» интеллигенцию, Советская власть рассчитывала не только на ее умственный труд, но и на вполне определенное общественное поведение. И надо сказать, что пока жив был Сталин, эти расчеты в общем и целом оправдывались.

Почему «пока был жив»? Да потому, что Сталин, в лучших традициях неприязни и недоверия к интеллигенции, регулярно проводил в отношении ее различные профилактические мероприятия. Держал ее, как и было рекомендовано, «в ежовых рукавицах».

Поэтому нет ничего особенно удивительного в том, что советская интеллигенция, во всяком случае, та ее часть, что не находилась в лагерях, ссылках, тюрьмах и кладбищенских ямах, исправно демонстрировала лояльность строю и системе. Образцовым в этом смысле можно считать выступление А. Фадеева на Втором Всесоюзном съезде писателей: «Товарищи! Важнейшей стороной нашего понимания свободной литературы является открытое признание нами, писателями, как партийными, так и беспартийными, руководящей роли Коммунистической партии во всех областях жизни и в делах литературы». Фадеев был такой не один. Водопад подобных словоизвержений ниспадал с самых верхов интеллигенции до самых низов.

Но удивительно другое. Десятилетиями живя, воспроизводясь и умирая в противоестественных, губительных для себя условиях, советская интеллигенция, этот новый гомункулус новой власти, при малейшем послаблении норовила проявить свою истинную натуру. Несмотря на рабоче-крестьянское происхождение подавляющего большинства новых интеллигентов, они каким-то образом проникались зачастую совсем не той идеологией, которой пытались забить их головы. Превращая в бессмыслицу планы «архитекторов нового общества» относительно создания своей, «карманной» интеллигенции, В. Галансков, например, писал в Прокуратуру СССР в 1969 г.: «Мой отец рабочий, моя мать уборщица, и только безумец мог протянуть между нами колючую проволоку и поставить солдат с автоматами. Мы не преступники. Мы — проявление существующей в стране оппозиции. Политическая оппозиция — естественное состояние всякого общества…».