Время Черной Луны

Внезапно мне показалось, что рядом со мной кто-то есть - боковым зрением я видел тонкий неотчетливый силуэт, почти прозрачный, но, без сомнения, вполне реальный. У меня хватило ума не поворачиваться и продолжать глядеть перед собой, на усыпанную листьями дорогу.

"Кто ты?" - тихо спросил я, боясь спугнуть неожиданное видение.

"Я - фея днепровских круч", - тонким голосом отозвались рядом.

У нее был именно тонкий пронзительный голосок, почти похожий на свист, она говорила протяжно, ее речь была сродни пению птицы... Я отчетливо представлял ее - хрупкое создание с длинными волосами, с прозрачным нежным лицом, с плечами, похожими на стебли травы.

Я никогда раньше ничего не слышал о феях днепровских круч, но сразу поверил, что это - именно фея... Я о чем-то спрашивал ее, и она что-то отвечала мне, поющая птица среди застывших деревьев. Я ни на мгновение не сомневался в том, что наш разговор вполне реален, реален, как холодные камни, на которых я сидел, как осенний воздух, как лужа на дороге у моих ног, очертаниями похожая на грушу. Я никак не мог выдумать ее, потому что никогда не встречался с таким понятием: "фея днепровских круч" (разве где-нибудь упоминались такие феи?), - я никогда не думал ни о чем подобном, потому что вряд ли можно думать о том, чего просто не знаешь.

И тем не менее, она находилась рядом, и я готов поклясться какой угодно клятвой, что это не было наваждением, мороком, временным помешательством.

И тут я сделал глупость: я резко повернулся к ней - и ее лицо тут же превратилось в повисший рядом кленовый лист, и тонкая ветка изогнулась там, где только что была ее гибкая спина.

Я нежно погладил кленовый лист, я прошептал: "Вернись, фея", - но она не вернулась. Я спугнул ее своим резким движением. Это не было сном. Возможно, когда-нибудь она вновь явится мне на том же месте. Возможно...

"Ну вот, - сказал бедж. - Оказывается, ты и сам можешь во всем разобраться. Не буду мешать".

Довериться себе... Вслушаться в себя, постараться уловить необходимое тебе знание, рассеянное по Вселенной. Уловить тебе и только тебе предназначенные сигналы, уловить не ушами, не глазами, не сознанием, а чем-то иным, глубинной сущностью своей, всем безмерным своим вселенским телом... Я ведь должен быть всемогущ и всеведущ, нужно лишь отыскать в себе эти всемогущество и всеведение!

А что если Илонлли ждет меня в одиноком замке на холме? Я ведь так и не добрался до этого замка...

Закрыть глаза... Сосредоточиться... Отрешиться от всего... Позволить подсознанию, нет, не подсознанию, а истинному сознанию самому выбрать путь. Вот так... Преодолеть обыденные барьеры и попытаться стать всеведущим. Выплеснуться из себя, перелиться через край и потечь по единственно верному руслу. Вот так... Вот так... Ну же, ну!..

20.

Я открыл глаза не без труда - какая-то тяжесть давила на веки. Тяжесть времени? Тяжесть пространства? Или того и другого вместе?

Я сидел на гладком, белом с сиреневыми прожилками, слегка поблескивающем и на вид очень скользком полу посреди совершенно пустого помещения. Помещение тоже было белым с сиреневыми прожилками, с безукоризненно ровными стенами и высоким, поблескивающим, тщательно отполированным потолком. В помещении не было ни окон, ни дверей, и мне представилось, что я стал куриным зародышем, еще не вылупившимся из странного кубического яйца. Неужели Хруфр все-таки добрался до меня и упек в камеру безупречной геометрической формы? Но заточение тела отнюдь не есть заточение души...

Поднявшись с пола, я убедился в правильности своего первого впечатления о нижней плоскости моего куба - подошвы действительно скользили по гладкому, белому с сиреневым. Я добрался до великолепной, прямо-таки пломбирной стены, дотронулся до нее - и рука моя беспрепятственно погрузилась в то, что казалось незыблемой твердью. Приободрившись, я сделал шаг вперед, потом еще шаг, уже в какой-то податливой белесой мути - и эажмурился от света. Моя камера безропотно выпустила меня на простор.

А простор был. Странный слепящий простор. Через некоторое время глаза мои приспособились к свету, и я принялся рассматривать окружающее. Со всех сторон простиралась в бесконечность идеально ровная, белая с сиреневыми прожилками поверхность. Высоко над моей головой тянулось такого же цвета небо, не куполообразное, а идущее строго параллельно тому, что приходилось условно называть землей. Впечатление было такое, что я нахожусь между двумя никогда и нигде не пересекающимися плоскостями; вопреки эаконам перспективы, они не смыкались на горизонте, да и не было горизонта, а была неопределенная пустота, которая, несомненно, так и уходила в бесконечность между несокрушимыми пластинами "неба" и "земли". Вместо солнца на этом неестественном небе, наводящем на мысль о его искусственном происхождении, рядами висели светящиеся шары, образуя строгие квадраты; размерами они, казалось, не превосходили нашу Луну, какой она видна с Земли, но тут я вполне мог ошибаться, потому что в этом мире, по-моему, действовали какие-то иные законы оптики.