Время черной звезды

Она погружается полностью в наблюдение за ним, но наблюдает не глазами, а кожей. Глаза, наоборот, закрыты, чтобы красота его лица не мешала впитывать ощущения от прикосновений и движений тела. Резкий. Жесткий. Динамичный. Но не торопливый и не грубый. Вот она, грань. Тебя удерживают за руки, прижимают к кровати, вскрывают как раковину, добираются до самой сердцевины, а ты не чувствуешь себя изнасилованной, твоя плоть устремляется навстречу тому, что пронзает ее. Открыть глаза? Хотя бы для того, чтобы проверить, смотрит ли он. Прямо сейчас – пока вселенная не взорвалась и не разлетелась на мельчайшие осколки от нестерпимого наслаждения.

Смотрит, да. Серые глаза потемнели, из них словно струится дымка, заволакивает все пространство над кроватью. Нике кажется, что они плывут вдвоем по какой-то волшебной реке. Скорость течения неумолимо возрастает, вода бурлит и закручивается воронками – впереди водопад. Мышцы мужчины, окаменевшие от напряжения, бугрятся под кожей. Под смуглой влажной кожей, взывающей к острым зубам. Золотая цепочка, скользящая по шее, подчеркивает ее совершенство. Рухнуть с ним вместе в смертоносную бездну… ту самую, куда сошла бунтовщица Семела… ту самую, куда сошел вслед за ней Дионис.

Смотри на меня, мой бог, смотри!.. Я не боюсь.

Оказывается, она выкрикнула это в голос.

Он рассмеялся, а потом, заметив, что она оскалилась, шепнул ей на ухо:

– Можно.

И когда ее тело перестало ей принадлежать, и утратило контакт с объективной реальностью, захваченное наслаждением более разрушительным, чем девятибалльный шторм, она укусила своего любовника за плечо. Банально, как во всех дамских романах.

Ей хотелось услышать его голос, и он, уловив ее желание, тихо зарычал. Ника крепче вонзила зубы в солоноватую от крови ранку. Шипя и морщась от боли, Деметриос отплатил ей такой таранной атакой, что у нее искры посыпались из глаз.

– Нет, нет, нет! – закричала она, смеясь. – Хватит, Димка… я больше не могу.

Сжалившись, он медленно вышел из нее и со вздохом удовлетворения перекатился на спину, прикрыв лицо согнутой в локте рукой.

Лежа рядом, Ника смотрела на него и прислушивалась к слабой ноющей боли внизу живота. Сейчас эта боль казалась ей приятной. Давно она не испытывала ничего подобного. И вообще качественного секса в ее жизни было не так уж много. Интересно, Иокаста тоже… нет, об этом лучше не думать.

На плече Деметриоса остался припухший красный след. И как тут не думать? О той, другой. О ее вероятной реакции на появление новой отметины. Новой, потому что она далеко не единственная, на его длинном худощавом теле, гибком и мускулистом, как у акробата, отметин более чем достаточно. Имеется даже пара округлых, побелевших от времени уплотнений, наводящих на мысль об огнестрельных ранах.

– Ты воевал? – спросила она, дотрагиваясь до одного из этих вызывающих трепет шрамов.

Деметриос убрал руку от лица.

– Да.

– Где?

– В Восточной и Центральной Африке, в Аравии, в Юго-Западной Азии.

– Ого! Но… как ты там оказался?

Нахмурившись, он перевернулся, но это привело лишь к тому, что вместо груди и живота Ника принялась разглядывать его спину. Лопатки, перечеркнутые длинными белыми полосами.

– Работа.

Процедил сквозь зубы.

– Что за работа? Ты бывший военный?

– Бывший легионер. – Тронувшая его губы улыбка была холодной, как иней на кромке взломанного льда. – Наемник.

Ника кивнула. Ответ ее не удивил.

– Стрелял в людей, о которых не знал ничего.

– Я стрелял в них, они – в меня. Любимая мужская забава.

– И не только стреляли, да? Убийство – не единственная мужская забава?

– Не единственная, – спокойно подтвердил Деметриос.

У нее была к нему еще куча вопросов, но по выражению его глаз она поняла, что он не ответит на них. По крайней мере сейчас. Глаза его вновь заволокла дымка вожделения. Рывком он подтянул Нику к себе и осведомился с наглой улыбкой:

– Тебе все понравилось?

– В смысле? – растерялась она. – Ну, то есть… ты разве сам не знаешь?

Улыбка стала еще более невыносимой.

– Как насчет повторить?

11

Раннее утро. В распахнутые настежь окна втекает хвойная прохлада, щебет птиц сливается в сумасшедшем хоре со звоном цикад. Положив растрепанную голову на худое, если не сказать костлявое, плечо Деметриоса, Ника слушает его хрипловатый со сна голос и понимает, что готова слушать вечно. Вечно.