«Ничем нельзя доказать, что если люди начинают жить лучше – пользоваться лучшим жилищем, лучшим питанием и другими условиями, то это якобы должно вести к снижению рождаемости. Имеющиеся в литературе попытки такого рода носят чисто спекулятивный характер. Более основательны простые статистические констатации фактов, действительно в ряде случаев указывающих на обратную связь между уровнем рождаемости и уровнем благосостояния. На эту связь указывал и К. Маркс. Однако статистическая закономерность всегда имеет ограниченное во времени и в пространстве значение. То, что было верно в середине прошлого века, может не иметь силы в настоящее время, во всяком случае, не иметь силы в условиях нового, социалистического строя» [Боярский, 1975, c. 25]. О социализме сейчас никто не вспоминает, но стремление связать динамику рождаемости не с внутренней логикой демографического развития (само признание ее существования нередко объявляется «мистикой»), а с действием каких-то внешних (экономических и т. п.) условий[11]
не исчезает.Повышение коэффициента суммарной рождаемости в начале века – новая альтернатива?
Первое десятилетие XXI в. вдохнуло новую жизнь в давние пронаталистские ожидания, пожалуй, впервые подкрепив их «статистической констатацией фактов». Это десятилетие ознаменовалось повышением во многих развитых странах так называемого коэффициента суммарной рождаемости (total fertility rate), что сразу привлекло внимание, ибо на протяжении длительного времени этот показатель повсеместно снижался. Новый феномен получил отражение в научной и околонаучной литературе, в заявлениях политиков, в ряде случаев он трактовался как признак перелома долговременной тенденции и чуть ли не начала новой эры в динамике рождаемости, как появление некоей исторической
Мне трудно спорить с авторами, которые применили такой суперсложный (хотя и не всегда надежный) метод исследования, как корреляционный анализ, но при использовании более простых средств указанная ими связь не просматривается (рис. 2). Сделанный ими вывод не позволяет объяснить, например, почему среди стран с наибольшим ростом коэффициента суммарной рождаемости в «нулевые» годы (они сосредоточены в правой части графика на рис. 2) страны с высоким ИРЧП (Норвегия, Нидерланды, Великобритания, Ирландия, Италия, Испания, Швеция) перемежаются со странами, в которых этот показатель довольно низок, весьма далек от определенного М. Мирскила с соавторами порогового уровня 0,86, при котором обратная связь сменяется прямой (Латвия, Сербия и Черногория, Эстония, Словения, Болгария, Россия). Россия с ИРЧП в 2010 г., равным 0,719, соседствует непосредственно со Швецией (0,885), тогда как Германия, имея те же 0,885, находится в числе стран, показавших минимальный рост КСР, а в Японии (ИРЧП = 0,884), Канаде (0,888) или Швейцарии (0,874) он вообще не рос, а сокращался.
Рис. 2.
Изменения коэффициента суммарной рождаемости (детей на одну женщину) между 1999 и 2009 гг. (левая шкала) и Индекс развития человеческого потенциала в 2010 г. (правая шкала)К тому же сам ИРЧП – показатель довольно эклектический, он может быть полезен в некоторых случаях для межстрановых сравнений, но едва ли его можно считать настолько строгой и надежной характеристикой состояния общества той или иной страны, чтобы можно было связывать с ним изменения в ходе рождаемости – процесса, зависящего от очень многих, часто неуловимых социальных параметров. Все это говорится не для того, чтобы охаять письмо в «Nature», оно – закономерная часть научного процесса, вполне оправданная попытка дать объяснение необычному изменению статистических параметров, письмо было переведено на русский язык и опубликовано в еженедельнике Демоскоп Weekly [Myrskylä et al., 2009а], чтобы дать возможность ознакомиться с ним русскоязычному читателю. Здесь мы хотим лишь сказать, что эта единственная вызывающая немало вопросов публикация не может служить фундаментом для пересмотра всех взглядов на рождаемость, которым посвящены десятки и сотни статей и книг последних десятилетий.