Время для перемен

– А кого, простите, будет интересовать, что такое взорвалось на нашем заднем дворе в глухой сибирской тайге? – сказал Новиков. – Быть может, мы новое оружие испытываем…

– Если говорить серьезно, – ответил Одинцов, – главный вопрос для нас заключается в том, что это такое – тунгусский метеорит…

– Насколько я помню, – пожал плечами Новиков, – было точно установлено, что это не был корабли инопланетян, или каменный астероид. А остальное, Павел Павлович, от лукавого.

– Я не о том, – ответил канцлер, – главный вопрос в том, случайное это явление или, наоборот, детерминированное. В первом случае этот метеорит может вообще упасть в любом другом месте, не говоря уже о том, что может просто пролететь мимо Земли, а во втором – все пройдет точно так же, как и в ПРОШЛЫЙ РАЗ. Но тут уже возникает вопрос: а не получится ли так, что через некоторое время некая сила, задающая ту самую детерминированность исторического процесса, начнет сопротивляться заданному нами политическому вектору, стремясь загнать историю в прежнюю колею? Пока мы ничего подобного не замечаем, но вдруг…

– Что-то ты, Павел Павлович, сомневаться начал… – сказала императрица. – Быть может, стареешь? На этот вопрос уже однажды ответил римский император Марк Аврелий, сказавший: «Делай что должно – и да свершится что суждено». Вот мы с вами это и делаем и стараемся делать хорошо. А об этом вашем метеорите, пока он не прилетел, говорить преждевременно. Болты болтать – на это у меня и кроме вас специалистов достаточно. Из либеральной публики, только свистни, сразу набегут и начнут со всем старанием рассуждать из пустого в порожнее.

Сделав паузу, Ольга обвела взглядом собравшихся, вздохнула и добавила:

– Но если вы, Павел Павлович, считаете, что нам следует попытаться прояснить этот вопрос заранее, то давайте, говорите, что нужно делать. Только конкретно, а не в рассуждении общих вопросов философии. Философом у нас Лев Николаевич Толстой по штату работает, он вам тут нафилософствует.

При упоминании Толстого канцлер Одинцов поморщился. «Солнце русской литературы» регулярно разражалось злобными антиправительственными пасквилями, за которые давно следовало бы отправить деда пилить лес на Сахалин. Законов о богохульстве и об оскорблении величеств еще никто не отменял, а престарелый литературный граф проходился и в адрес Ольги, и по поводу самого Создателя, который терпит на земле таких чудовищ как канцлер Одинцов и его присные. Либеральная интеллигенция встречала всю эту писанину с восторгом, принимая бредни графа от литературы за чистую монету, а вот народ рвал эти книжонки на четвертушки, определяя их в сортир, потому что подтираться ими всяко лучше, нежели лопухом. Именно поэтому СИБ Толстого и не трогала. Мол, старый уже, скоро сам рассосется.

– К черту Толстого, – отмахнулся Одинцов, – вступать с ним в полемику – это все равно что пытаться перелаять собаку стоя на четвереньках. Нет лучшего способа отвратить юношество от русской литературы, как ввести произведения этого деятеля в гимназическую программу. Что касается конкретики, то России давно нужна хорошая высокогорная астрономическая обсерватория – где-нибудь там, где небо большую часть времени ясное, а воздух чистый. И пригодится она не только для охоты за тунгусским метеоритом, но и вообще для науки и международного престижа.

– Я знаю на Кавказе такое место, где самый чистый воздух, – сухо кивнула Ольга, – восемь лет назад там от туберкулеза скончался наш с Мишкиным любимый брат Жорж. Вроде он писал, что там на временной основе прежде уже проводились астрономические наблюдения, и наши петербургские профессора оказались тем местом очень довольны.

– Абастумани, – утвердительно кивнул адмирал Карпенко, – насколько я помню, у нас в будущем там от Академии Наук тоже была устроена крупная обсерватория.

– Ну вот и хорошо, Сергей Сергеевич, – промокнув платочком краешек глаза, согласилась императрица, – вас я этим вопросом озадачивать не буду, ибо вам и собственных забот хватит выше головы, а попрошу Павла Павловича в недельный срок представить мне кандидатуру будущего директора Высокогорной Абастуманской Обсерватории имени Великого князя Георгия Александровича. Мой брат умер слишком рано и не успел совершить ничего великого, хотя, несомненно, был к тому предназначен самой судьбой; так пусть хоть его имя будет связано с воистину великим делом. А теперь давайте вернемся к нашим баранам. Павел Павлович, у вас есть что еще сказать по Балканскому вопросу?

– Разумеется, – кивнул тот. – Балканы – это не только сербы и их производные, бошняки и хорваты, но еще и болгары, греки, турки и албанцы, а также их межнациональные противоречия. В первую очередь нам следует озаботиться, чтобы из-за Македонии не передрались между собой сербы и болгары. Межславянская вражда пойдет на пользу только туркам и австрийцам.