Время для Шерлока Холмса

— Сообщение подписано, — шустро откликнулся хамоватый клерк, который, очевидно, решил снискать моё расположение, сообразив, что нас с Лили высоко ценят на Марсе. — Оно определённо официальное, потому что пришло по проверенным каналам, но я не узнаю подпись: Сигер Шерринфорд. Странное имечко, правда?

— Что вы, — холодно сказал я, — это новое имя, более чистое, подходящее для вашего чистого мира.

Молодой человек совсем приуныл. Без сомнения, его самого звали Джон Смит или наподобие этого, и сейчас он явно задумался, не будет ли стратегически верным сменить имя.

Лили влетела в комнату, заливаясь смехом и едва сумев выговорить:

— Сигер Шерринфорд! Вот умора! Сигер Шерринфорд!

ОТСТУПЛЕНИЕ

Мориарти размышлял в серости межвременья.

В прошлый раз его поразило, что Уотсон выжил. Он давно уже пришёл к выводу, что план убийства Уотсона и Холмса провалился и его злейший враг вырвал никчёмного докторишку из рук Шона Хадвелла, а потом они оба смогли проникнуть на фабрику. Но как? — спрашивал он себя. Возможно, с помощью Лили Кантрелл? То есть она в конце концов обвела его вокруг пальца? Насколько его обхитрили эти недоумки? Видимо, они испортили пушку, которая в итоге взорвалась вместе с фабрикой. Очевидно, они надеялись, принеся себя в жертву, гарантированно отправить на тот свет и его, Мориарти.

«То есть Уотсон спасся от взрыва так же, как и я? Значит, он скачет за мной по времени взад-вперёд?» — к такому выводу Мориарти пришёл после встречи с Уотсоном в лесу шесть минут назад плюс неизмеримое количество часов в межвременье.

Но он сам видел недостаток этой гипотезы. Одежда на Уотсоне была другая, чем тогда, в 1991 году в Солт-Лейк-Сити, и почти такая же нелепая, как у парней в лесу. А это значит, что Уотсон не перемещался во времени скачками из-за воздействия ядерного взрыва, а преспокойненько прожил все эти годы в реальном времени. Проклятый эликсир Холмса всё ещё действует!

А если выжил Уотсон, то почему бы не выжить Холмсу? Страшно подумать, но в том матросе, которого он вырубил на космическом корабле, профессору почудилось что-то знакомое. Неужели это был Холмс? Мориарти проклинал себя, что не понял этого вовремя и не прикончил заклятого врага. Учитывая живучесть Холмса, как можно гарантировать, что гадёныш сдохнет на «Эксетере»?

— Шон Хадвелл!

В межвременье крик получился беззвучным. Чёрт возьми, как же он не понял?! И как, должно быть, потешался Холмс над тем, что Мориарти не может разглядеть его под личиной работяги. Мориарти снова и снова беззвучно верещал:

— Холмс! Холмс! ХОЛМС!

И снова сжатие, адское пекло, и снова толчок, на этот раз сильнее, чем раньше. Ещё один шанс столкнуться с врагом. Он снова почувствовал где-то за спиной, на границе сознания, вспышку, которая несла его сквозь века.

Глава двадцать первая В ДОЛИНЕ

К несчастью, контракт с Либрацией, покрывавшей расходы на переезд с Земли и открытие частной практики, предписывал мне отработать пятнадцать лет на благо населения спутника. Когда мы получили приглашение перебраться на Марс, мне оставалось ещё полтора года, так что переезд пришлось отложить до 2034 года. Время, которое первые двенадцать лет на спутнике еле ползло за механической рутинной работой, теперь понеслось вперёд с бешеной скоростью. Иногда я боязливо посматривал на календарь и подсчитывал в уме, сколько дней, часов, минут и секунд осталось до отъезда, и в такие моменты, как в пословице о чайнике, который никогда не закипит, пока на него смотришь, мгновения снова тянулись одуряющее медленно.

Наконец наступил долгожданный день, и на корабле под названием «Новая надежда» (ну разумеется!) мы отправились на Марс. Без особых сожалений и слёз. На Либрации мы почти не обзавелись новыми друзьями, и вовсе не потому, что мы нелюдимые мизантропы (вообще-то наоборот), а потому что боялись близкой дружбы, которая привела бы к необходимости честно рассказать нашу историю и назвать возраст.

За пятнадцать лет на Либрации мы с головой ушли в работу, как и все остальные жители спутника. Но ни разу за всё это время мы не выбирались на природу, которая в первую очередь и привлекла нас туда. По иронии судьбы долгое путешествие к Марсу в спартанских условиях стало первыми нашими совместными каникулами за пятнадцать лет. Грубая, искусственная, неприятная окружающая обстановка мало располагала к романтике, но для нас пребывание на борту «Новой надежды» стало настоящей идиллией.

Которая резко оборвалась, когда орбитальный челнок высадил нас на Марсе. Терминал космодрома был, как ни странно, переполнен. Мы увидели множество скорбных лиц и полицейских при исполнении, но пока что не находили объяснения. Остановив кого-то из местных — их легко вычислить по чувству превосходства, отличающему марсиан от приезжих, — мы спросили, что случилось. Он не хотел говорить с нами, пока мы не объяснили, что мы эмигранты, официально получившие разрешение вступить в ряды сверхрасы. Тогда его надменность испарилась, и марсианин стал почти дружелюбным: