Время для звезд

Роббинс издал малопристойный звук; мистер Кику ответил очень спокойно:

– Нет, господин министр, это не сработает. После того как вы один раз уже меня уволили, я не смогу действовать уверенно на основании делегированных мне полномочий. А дипломату обязательно нужно иметь уверенность, иногда она – единственное его оружие.

– Мм… Ну, могу только сказать, что мне очень жаль. Поверьте, действительно жаль.

– Я верю вам, сэр. Позвольте мне сделать последнее и совершенно неофициальное предложение?

– Конечно, Генри.

– Мне кажется, что, пока вы подбираете себе новую команду, лучше всего справится с рутинной работой Кампф.

– Конечно, конечно. Если вы говорите, что он подходит, значит так оно и есть. Но только, знаете, Генри, мы назначим его временно, а вы подумайте еще. Пусть это будет отпуск по состоянию здоровья или что угодно.

– Нет, – холодно ответил мистер Кику и снова повернулся к выходу.

Но не успел он дойти до двери, как Роббинс громко сказал:

– Да успокойтесь вы оба. Мы еще не закончили. – Затем он повернулся к Макклюре. – Ты тут говорил, что Генри порядочный человек. Но только кое-что при этом забыл.

– Что?

– Что я – совсем не такой. – Роббинс продолжил: – Генри не может поступать непорядочно. А вот я вырос среди уголовников, мне на всякие тонкости начхать. Так что я соберу ребят и славно с ними побеседую. Расскажу им, где закопан труп, расскажу, кто перебил всю посуду и кто положил носки в кастрюлю.

– Если ты только вздумаешь самовольно дать интервью, – в ярости заорал Макклюре, – ты до смерти своей не получишь никакой государственной работы!

– А ты мне не грози, тыква перезрелая. Я тебе не карьерный чиновник, я назначенец. Я не успею допеть свою песенку, как у меня будет своя колонка в «Столице вверх тормашками», я там буду делиться с публикой фактами из жизни наших сверхчеловеков.

– У тебя полностью отсутствует какая бы то ни было лояльность. – В голосе министра звучала горечь.

– Ну, от тебя, Мак, такое просто приятно услышать. А сам-то ты лоялен хоть к чему-нибудь? Если не считать твоей собственной политиканской шкуры.

– Ты не совсем справедлив, Вэс, – негромко вставил мистер Кику. – Министр был очень тверд, когда говорил, что нельзя жертвовать этим мальчиком, Стюартом, ради целесообразности.

– Хорошо, Мак, – кивнул Роббинс, – отдадим здесь тебе должное. Но ты готов был принести в жертву сорок лет службы Генри в интересах спасения своей мерзкой рожи. Не говоря уже о том, что, не посоветовавшись со мной, вылезать с этой рожей перед репортерами – только чтобы попасть на первые полосы газет. Мак, больше всего газетчики презирают тех, кто рвется попасть в заголовки. В стремлении увидеть свое имя на первой полосе и вправду есть что-то непристойное и отвратительное. Мне тебя не перевоспитать, да и желания особого нет, но я тебе обещаю: вскоре ты и вправду увидишь свое имя в заголовках, будь спок, и большими буквами. Но – в последний раз. Если только…

– Что ты имеешь в виду?

– Если только мы не соберем Шалтая-Болтая обратно.

– Каким образом? Слушай, Вэс, я сделаю что угодно, но в пределах разумного.

– Да уж конечно сделаешь. – Роббинс нахмурился. – Есть вполне очевидный путь. Мы можем подать им на блюде голову Генри. Свалить на него всю вину за вчерашнее интервью. Он дал тебе плохой совет. Его уволили, и теперь везде тишь да гладь да божья благодать.

Мистер Кику кивнул:

– Именно так я себе это и представлял. С радостью приму участие… если только будут приняты мои рекомендации по завершению истории с хрошии.

– Рано радуешься, Мак! – прорычал Роббинс. – Это вполне очевидное решение, и оно сработает. Сработает потому, что у Генри есть чувство долга перед чем-то большим, чем он сам. Но мы не будем этого делать.

– Но если Генри согласен, то в высших интересах…

– Прекрати. На блюде будет голова, но не Генри, а твоя.

Их взгляды встретились. Через некоторое время Макклюре медленно произнес:

– Если это твой план, Роббинс, то можешь об этом забыть и мотать отсюда. Хотите драку – вы ее получите. Первая статья, которая появится в печати, расскажет, как мне пришлось уволить вас двоих за нелояльность и некомпетентность.

– Я очень надеялся, что так ты себя и поведешь. – В ухмылке Роббинса была явная угроза. – Вот позабавимся-то. Но может, ты послушаешь сначала, как это можно сделать?

– Валяй.

– Ты можешь уйти тихо или со скандалом. В любом случае ты уходишь. А теперь заткнись и дай мне договорить! Тебе конец, Мак. Я не считаю себя самым главным ксенологом, но даже мне видно, что нашей цивилизации не по карману твой провинциально-политиканский подход к тонким отношениям с негуманоидными расами. Так что с тобой покончено. Вопрос только один: ты предпочитаешь уйти по-плохому? Или ты сам по-хорошему уйдешь и о тебе напишут парочку хвалебных примечаний в книгах по истории?

Макклюре глядел на Роббинса с ненавистью, однако не прерывал его.