Время для звёзд. Небесный фермер. Книга 11

В брошюре говорилось: «Завершите все свои земные дела, как перед смертью». Легко сказать! Но когда помираешь, с собой уже ничего не возьмешь, а мы-то могли взять целых пятьдесят семь фунтов!

Вопрос только — что взять?

Шелковичных червей я отнес в школу, в кабинет биологии. За ними туда же отправились змеи. Дак хотел взять себе аквариум, но я не позволил: он дважды заводил себе рыб, и оба раза они у него подохли. Птиц отдал миссис Фишбейн с первого этажа. Ни кота, ни собаки у меня не было: Джордж говорит, что девяностоэтажный дом не место для наших меньших братьев. Так он их называет.

Когда Джордж пришел домой, я разгребал свои завалы.

— Ну-ну, — сказал он. — По-моему, я впервые могу войти в твою комнату без противогаза.

Я пропустил это мимо ушей: такая уж у него манера разговаривать.

— Не знаю, куда их девать, — пожаловался я, показав на кучу вещей, сваленных на кровать.

— Ты снял на пленку все, что собирался?

— Да, кроме портрета.

Стереопортрет Анны весил как минимум фунт и девять унций44.

— Конечно, сохрани его. Но ты должен помнить, Билл: мы поедем налегке. Мы же первопроходцы.

— Все равно — никак не соображу, что из этого выбросить.

Думаю, видок у меня был мрачноватый, потому что отец сказал:

— Знаешь, кончай-ка жалеть себя. Мне тоже несладко — придется расстаться с трубкой, а это ох как нелегко, можешь мне поверить.

— Почему? — спросил я. — Трубка же легкая!

— Потому что на Ганимеде табак не выращивают и не импортируют.

— Да-а. Слушай, Джордж, в общем-то у меня все на мази, только вот аккордеон… Больно он тяжелый.

— Хм… Надо попробовать подвести его под графу «предметы культуры».

— Чего?

— Прочти первую строчку. Предметы культуры не входят в число личных грузов. Они считаются достоянием колонии.

Мне и в голову «не приходило, что я обладатель культурных ценностей.

— Вряд ли это выгорит, Джордж!

— А ты попробуй, что ж сразу руки-то опускать!

Вот так и вышло, что через два дня я выступал перед советом по науке и культуре, пытаясь доказать им, что представляю собой культурное достояние. Для начала я сбацал им «Индюшку в соломе», потом опус 81 Неру, увертюру из «Зари XXII века» Моргенштерна в переложении для гармоники, а под занавес вжарил «Зеленые холмы Земли».

Меня спросили, нравится ли мне играть для публики и вежливо сказали, что сообщат о решении совета… А через неделю я получил письмо с предписанием сдать аккордеон в контору, ведающую грузами. Ура! Я таки действительно «культурное достояние»!

За четыре дня до старта отец пришел домой раньше обычного — он закрыл свою контору — и поинтересовался, можем ли мы позволить себе что-нибудь вкусненькое на обед: у нас, дескать, будут гости. Я ответил, что все о'кей, мы даже вернем часть пайка перед вылетом.

— Сынок! — смущенно сказал отец.

— Чего? То есть — да, Джордж?

— Помнишь, что говорилось в брошюре про семьи?

— Конечно.

— Ты был абсолютно прав, но я тогда не решился тебе сказать. Теперь хочу признаться: завтра я женюсь.

В ушах у меня зазвенело. Я не смог бы удивиться больше, если бы он меня ударил.

Я стоял и тупо смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. Потом выдавил:

— Но, Джордж, это невозможно…

— Почему, сынок?

— А как же Анна?

— Анна умерла.

— Но… Но…

У меня не было слов. Я влетел в свою комнату, заперся и плюхнулся на кровать, пытаясь собраться с мыслями.

Отец подергал за ручку, постучал в дверь, окликнул меня. Я не ответил. Он подождал немного и ушел. Я не встал с постели. Кажется, я ревел — не из-за отца, нет. Ревел, как после смерти Анны, когда не мог заставить себя поверить, что больше не увижу ее. Что больше никогда она не улыбнется мне, не скажет: «Расти большой, Билли».

Я вытягивался в струнку, а она с гордостью смотрела на меня и гладила по плечу.

Как он может? Как может он привести какую-то женщину в дом Анны?

Я встал, посмотрел на себя в зеркало, включил игольчатый душ и сильный массаж. После этого мне полегчало, только в животе как-то странно посасывало. Массажер выколотил из меня всю пыль, обдул ветерком и со вздохом затих. Пока он жужжал, мне все казалось, что я слышу голос Анны, но скорее всего он звучал у меня в голове.

Она говорила: «Расти большой, сынок».

Я оделся и вышел из спальни.

Отец уродовался над обедом — в буквальном смысле слова. Он умудрился прижечь большой палец в печке — только не спрашивайте меня как. Все, что он наготовил, кроме салата, пришлось вышвырнуть вон. Я вытащил продукты и молча принялся за стряпню. Отец тоже не говорил ни слова.

Стол я накрыл на троих. Джордж наконец раскрыл рот:

— Поставь, пожалуйста, еще прибор, Билл. Видишь ли, у Молли есть дочь.

Я выронил вилку.

— Молли? Ты имеешь в виду миссис Кеньон?

— Да, а разве я тебе не сказал? Ах да, ты же не захотел слушать.

Старая знакомая, значит. Она работала у отца чертежницей. Дочку ее я тоже видал — двенадцатилетняя пигалица. То, что невестой отца оказалась миссис Кеньон, меня совсем доконало. Почему-то мне показалось это верхом неприличия. Черт, эта лицемерка ведь была на похоронах Анны и даже имела наглость поплакать!